Свежий ветер идет и вздыхают легко занавески,
В теплых зайчиках пол, в узкой рюмке подснежник цветет,
И сосульки бренчат, обрываются в тающем блеске,
И усами дрожит на весенних воробушков кот.
А над мутной рекой — вербы в мягких серебряных точках,
И теплеют деревья и тянутся сладко от сна…
И, как белый цветок, запеленатый в тесных листочках,
Расцветает душа, потому что сегодня весна.

Из каких четвертых измерений,
Из каких чудесных кладовых
Льется запах краденой сирени
С неуклюжей лаской слов твоих?

Та сирень поникла и увяла
Через день — но вот который год
Я над ней склоняюсь все сначала —
И она цветет, цветет, цветет…

Я в лесную часовню зашла помолиться
И неловко присела на твердой скамье.
В голых буках звенели весенние птицы,
Бились хрупкие льдинки в холодном ручье…

Я сказать ничего не сумела Мадонне,
Подошла — и забыла святые слова, —
Но подснежник, что вянул на теплой ладони,
Положила у гипсовых ног в кружева, —

Весь зеленый и белый, с оранжевым глазом,
Удивленно расцветший над черным ручьем.
Пусть заменит он Ей своим светлым рассказом
Неумелую повесть о счастье моем.

Ни к чьему не примыкая стану
И ничьей не покорясь звезде,
Я уже нигде своей не стану,
Дома не найду уже нигде.

Сквозь земные горькие обиды
Чужестранкой призрачной бреду,
Как печальный житель Атлантиды,
Уцелевший на свою беду.

Вся жизнь прошла, как на вокзале, —
Толпа, сквозняк, нечистый пол.
А тот состав, что поджидали,
Так никогда и не пришёл.

Уже крошиться стали шпалы,
Покрылись ржавчиной пути, —
Но я не ухожу с вокзала,
Мне больше некуда идти.

В углу скамьи под расписаньем,
Просроченным который год,
Я в безнадёжном ожиданьи
Грызу последний бутерброд.

Свежий луг и теплый ветер
И шмели на стебельках.
Что мне делать в утра эти
С книгой пасмурной в руках?
Что бумажные страницы,
Если нынче я могу
Божьей грамоте учиться
На нескошенном лугу?

Тайной азбукой цветенья
Раскрывается трава…
Вот еще, еще мгновенье —
И пойму ее слова!

В садах, где прохладные ветры цветут,
Где яркий отдельный листок подбираем,
Опавшие листья сгребают и жгут,
И пахнет дымок их разлукой и раем.

Последние солнцем прогретые дни,
Последняя в книге зеленой страница…
Но чем-то прощальная горечь пьянит
И радостью тайной по жилам струится.

Адам и Ева изгнаны из рая
В пределы скорби, страха и забот.
Здесь смертью веет тишина ночная
И солнце лаской смертоносной жжет.

Весь дикий мир дарован им на муку,
На черный труд. А горестный покой, —
Когда сжимаешь любящую руку
Усталою и любящей рукой,

Когда без слов всю душу отдавая,
Родным и скудным греешься теплом, —
Последний дар утерянного рая
В огромном одиночестве земном.

Я люблю оборот многоцветной твоей карусели,
Год земной, золотой и зеленый и белый,
как лунь, —
Бури терпкого марта, цветущие вишни в апреле,
Пьяный, солнечный май и спокойный
зеленый июнь.

Будет рушить июль свои жаркие грозы
нещадно,
И медвежий и светлый струиться из августа
сок,
И сентябрь подойдет, и тихонько рукою
прохладной
Он приспустит на небе сияющих дней
… показать весь текст …

Раскрыв тяжелый, старый чемодан,
В его морщинистой и проржавевшей пасти,
В пыли и мусоре, я обрела роман, —
Он начинался прямо с пятой части.

Старинный перевод. Звучал его язык
Чуть-чуть неточно, важно и манерно.
Вот кто-то подчеркнул: «любовь — роскошный
миг» —
И четко приписал: «Увы, как это верно».

А в тонкой затхлости слежавшихся страниц
С зачитанными мягко уголками —
Сухая роза дедовских теплиц
… показать весь текст …