Итак наступает ночь.
Не вечер, а именно ночь — самая настоящая, тёмная, хотя и не совсем глухая.
У вечера на хлястике обычно висят обрывки дня, к его лацканам пристают ворсинки солнечного света — а ночь целокупна, надменна, однородна и радикальна. Световую окантовку, которую сумерки оставляют по краям небосвода, ночь стирает чёрным ластиком, смывает струёй осьминожьих чернил, смахивает рукавами пижам, залепляет дёгтем ночных бабочек. Ночь похожа на паранджу, укрывающую черты дня; но и день — лишь маска на её чёрном лице.