Когда тебя покидают, это и вправду что ни на есть ударнейший удар. Главная хитрость тут в том, чтобы отделить унижение от утраты. Никогда ведь не знаешь наверное, что терзает тебя сильнее — боль существования без человека, которого любишь, или смятение, вызванное тем, что тебя отвергли.

Если носить маску достаточно долго, она
станет лицом.

Свет движется быстрее звука, и едва ли не в этом причина того, что некоторые личности кажутся нам блестящими, пока не раскроют рот.

— Представьте, что вы подходите к вратам рая, и там вас встречает Господь. Что вы ему скажете?
— Я думаю, я бы сказал: «Рак костей у детей? Это как вообще? Как тебе не стыдно? Как ты смел создать мир, где есть такие страдания, в которых мы не виноваты? Это неправильно! Это чистое, чистейшее зло. Почему я должен уважать капризного, злобного и глупого Бога, создающего мир, в котором так много несправедливости и боли?» Вот что я бы сказал.
— И вы думаете, вас бы пустили после этого?
— Нет! Но я бы…
… показать весь текст …

1. Главное, в чем я хотел бы быть уверенным, — что в нашем мире превыше таланта, превыше энергии, сосредоточения, целеустремленности и всего остального стоит доброта. Чем больше в мире доброты и жизнерадостности (которую можно считать чем-то наподобие дружелюбной тетушки или дядюшки доброты), тем этот мир всегда лучше. А все большие слова — добродетель, справедливость, истина — карлики по сравнению с величием доброты.
2. Бросьте выяснять, что общего у успешных людей, посмотрите лучше, что объеди…
… показать весь текст …

Кара за грехи, несомненно, есть блюдо съедобное, только когда оно свежо и еще не остыло. Старые же грехи, обиды и счеты стынут, скисают и приводят к самому жуткому несварению.

— Вы нынче на удивление поздно…
— Знаете, лучше на удивление поздно, чем на удивление никогда.

-Доброе утро!
-Это ненадолго.

Историку дарована приятная роскошь — он сидит, ничем не рискуя, за письменным столом и указывает, где обмишурился Наполеон, как можно было избежать вот этой революции, свалить вон того диктатора или выиграть то сражение.

Пойти на компромисс — значит встать между двух ульев.

«Старея, вы обнаруживаете, что следующие за вами поколения никудышней, неразборчивей, необразованней и в массе своей куда более свински невежественны и невероятно тупы, чем ваше собственное, — это открытие совершает каждое из поколений…»

Я свихнувшаяся, спятившая, скучная, сопливая и слезливая барышня,
но я люблю тебя без меры.

Ничто из того, о чём ты молишься — не приходит к тебе во время молитвы. Хорошее неизменно запаздывает.

Это оскорбление для всей человеческой расы — полагать, что нам нужен бог, чтобы вести себя прилично.

Когда судьба швыряет в нас кирпичами, это не так уж и тяжело. Когда же мы сами швыряем их, а они возвращаются и бьют нас, это уже безнадежно.

Отойдите как можно дальше от места, с которого меня можно понять неправильно.

- Он твой враг, Дональд.
- Ничуть не бывало, — сказал Трефузис. — И не будет им, пока я его так не назову. Он может страстно желать этого, может встать предо мной на одно колено и молить об открытой враждебности в самых насильственных ее проявлениях, однако для стычки, как и для случки, необходимы двое. Я сам выбираю себе врагов.

Когда тебя покидают, это и вправду что ни на есть ударнейший удар. Главная хитрость тут в том, чтобы отделить унижение от утраты. Никогда ведь не знаешь наверное, что терзает тебя сильнее — боль существования без человека, которого любишь, или смятение, вызванное тем, что тебя отвергли.