У тебя так тепло, милый!-
В рукавах твоего мира,
в лабиринте твоих мыслей
я устрою себе гнездо.

Ты — из тех, кто вплетён в ветры,
я — из тех, кто летал к свету.

Вместо тысяч пустых жизней
и отложенных на потом

не пропетых чужих песен,
не исполненных в срок «если»,
мы наполним своим смыслом
… показать весь текст …

Одиночество…
О, этот терпкий горьковатый аромат!
Моё одиночество похоже на свежезаваренный кофе.
Хочешь — пей залпом, хочешь — мелкими глоточками.
Можешь обжигающе горячим, а можешь холодным, чтобы утолить жажду…
При желании — добавить корицу воспоминаний…
Черный горошины перца-грусти… Или воздушные сливки мечтаний…
Немного любовных фантазий — освежающих и сладких, как ложка пломбира в кофе-глясе…
Пьянящие капли рома или коньяка — забавные эфирные планы, которые никогда не воплотятся в жизнь.
Люблю его…

Снова с тоской щемящею
луком стрела отпущена:
это моё настоящее
гибнет взамен грядущего.

Вот и мои реальности
в крошеве повседневности
стали куском банальности,
без теплоты и ценности.

Сколько раз ночью, спящую,
ты приносил без нежности
в жертву меня настоящую
завтрашней неизвестности?..

Прости, что ухожу, не попрощавшись.
Прощание придумано для слёз,
чтоб чем-то оправдать холодный дождь,
рыдающий по осени опавшей.

Прости за то, что не смогла, как все
вцепиться в почву тонкими корнями.
Прости за все, непонятое нами
и понятое нами не совсем.

Прости за то, что причиняю боль,
за ненормальность, за неуловимость.
И постарайся, чтобы все забылось
как можно раньше — всё, что было мной.

Он обнимает меня так больно,
сжимая душу почти до хруста.
И мне — уютно, темно, и пусто,
и так… спокойно. Почти спокойно.

Еще б немного любви во вздохе,
скользящем вдоль позвонков по шее.-
И я бы стала чуть-чуть живее…
А это — много… Как это много!

Я обнимаю тебя потому, что ты тёплый, а не потому, что люблю.

Ты ещё успеваешь напиться меня,
По копейке бесценность мою разменять
Или просто продать на запчасти.

Капля камень сточила до гладких краёв,
Только острые грани остались у слов
И колючки — у деепричастий.

Мы ещё успеваем награбить чудес
И горячих лучей нахватать у небес,
Чтоб признать пораженье отчасти

В этой вечной ненужной, неумной войне,
Где тебя убивает всё то, что во мне
… показать весь текст …

Здесь привыкли миловать казненных,
Выбирать пророками слепых.
И в костер подбрасывать ученых,
чтоб признать посмертно в них святых.

Маскарад — серьезная работа.
Вросших масок с кожи не сорвать.
Если царь стоит вполоборота, —
В нем шута почти не угадать.

Я — плохая кукла, нити режу
И бросаюсь в зарево огня,
Чтобы кто-то росчерком небрежным
Мог в упор помиловать меня.

Я стала странная, чужая
Тебе, себе, но суть не в том,
А в том, что, странно невесом,
В моих фантазиях плечом
Тебя другой отодвигает…

Верлибром — наотмашь, стихи — внутривенно.
Грубо, цинически, как мертвецу.
Удар с опозданием, одновременно
Я бью тебя бережно,
Но по лицу.

Словами — за мысли. Строфой — за идею.
Слишком злопамятна, чтобы не жить.
Свяжи меня быстро. Пусть руки немеют.
Избитое зеркало —
Перевяжи.

Слушай, парнишка! Есть для тебя работа:
Голым приходишь, трудишься за еду.
Жильё и одежда — тоже твоя забота.
Всё остальное схватывай на ходу:

Веру, мечту, дружбу, любовь, надежду —
Смело лепи, как пластыри, на мозоль.
Ночью — умри, не осознав, что между
Рожденьем и смертью ты заработал
Ноль.

Однажды ему надоест создавать,
Он вытрет руки, пошлет всё к черту.
Укрывшись тучей, заснёт, как мёртвый,
Чтоб, как кошмары, нас переждать.

Глупый мужчина воспитывает из женщины дуру.
Умный мужчина воспитывает из женщины закомплексованную дуру.
А мудрый влюбляется в дуру и становится подкаблучником, потому что дурак.

Боль не имеет цвета,
будущего и прошлого.
Боль — чёрная дыра,
сглотнувшая
мир,
и немного больше.

Никому не желай боли.
Ни с кем не делись болью.
Её и так слишком много,
даже
намного больше.

Я забыла ладонь у тебя на плече.
И немножечко тайны оставлено впрок:
вдруг совсем не случайно последний глоток
растворяет огонь молчаливых свечей.

Тело, в муках романса, парило с тобой,
вырываясь из ритма, сбиваясь на джаз.
И предательски тихо ладонь улеглась
на плечо из атласа кипящей волной.

Поселилась, корнями вплетаясь в рукав,
как в планету ладоней, забытых телами.
Пианист - словно понял - всю ночь из рояля
бесконечность туманов для нас доставал.

Опоздал
подхватить мою душу.
И, ударившись спелым боком
о недобрый кулак земли,
покатилась, сминаясь, к центру
тухлой кучи подгнивших бывших,
кем-то вовремя не спасенных,
и о камни разбитых
душ.

Сжавшийся кулак
скроет линии судьбы.
Как просто солгать,
не промолвив ни слова.
Потерян код от сердца.

Меняю твое «Люблю»
на пару капель сочувствия
и горсть таблеток от памяти —
ужаснейшей из болезней.

Куклы умеют дышать, но тихонько-тихонько.
Мастер впаял им под волосы мысль о грехе.
Рот и глаза прорисованы ровно настолько,
чтоб соглашаться и вторить любой чепухе.

Согнутый локоть — уже приглашение к бунту.
Хриплое «Мама!» утонет в волне «I lоvе you!»
Видишь, пластмассовый глаз голубеет из грунта?
Это до нас кто-то тоже не верил вранью.

Задавать лишние вопросы опаснее, чем говорить лишние слова.