Был брошен пёс, у леса зимним днём.
Привязан накрепко, на смерть, наверняка.
Его потуже затянув ремнём,
Погладила предателя рука.
— Ты стар приятель, мне уже не нужен.
И прочь ушёл… Сказав ему не лай!
И долго слышал пёс сквозь завыванье стужи
Предательское слово- Охраняй!
Он охранял, и день, и два, неделю…
И вера покидала его сердце.
И мысленно твердя- Нет, нет, не верю.
Словами этими пытался он согреться.
И пёс завыл, тоскливо без надежды,
Завыл от боли, голода, и горя.
И вьюга стала не такой как прежде,
Затихла в унисон собаке вторя.
А у излучины застывшей речки,
В домишке продуваемом ветрами.
Сидел старик у разожёной печки,
И шевелил иссохшими губами.
Читал он письма, что истёрло время,
Уж букв не видно… Знает наизусть
Сыны писали… А теперь забыли
И давит сердце старческое грусть.
Вдруг уловил он сквозь порывы ветра,
Какойто плач надрывный и тревожный.
— Наверно где-то ветром ломит ветку.
Да нет… Но как… Нет это невозможно!
Старик прислушался кляня погоду,
-В такое лихо, и душа живая?
Шагнул за дверь, и чуть прибавил ходу
Металась вьюга, песню смерти напевая.
Он шёл на вой, почти во тьме, без силы,
Дошёл… На ощупь… Обомлел- собака!
Привязана? Да как же? Пёсик, милый!
Сдавило сердце, и старик заплакал.
Замёрзшими, дрожащими руками,
Пытался развязать замёрзший узел.
Утихла вьюга, встал рассвет как пламя
И пёс к ногам его пополз на пузе.
И суетился дед, как перед гостем.
Накладывая кашу- Не богат…
Как будто извиняясь- Нету кости…
И усмехнулся сам бы был бы рад…
А по весне, по узенькой тропинке,
На ту опушку где дуб старый рос
Они как в гости, часто приходили…
Седой старик, и рядом старый пёс…