Романтическая межгалактическая

В избе пахло полынью и чабрецом. За окном щебетали ранние птахи. Было слышно, как на кухне позвякивает посуда и плещется вода. Идиллию утренней какофонии нарушало шипение кота, с ужасом взирающего на существо за столом. Катерина взяла кота за шкирку и выкинула во двор. А затем, подойдя к столу, положила руку на пупырчатую спину Поляндруса.
— Грустишь, голубчик? Может водочки?
Существо, сменив цвет с фиолетового на тёмно бордовый, задним щупальцем сбросило руку девушки, и бессильно уронило продолговатую голову на стол.
— Хуёво мне.
Катерина, зачерпнув из бочонка рассолу, протянула ему ковш и, неодобрительно качая головой, сказала:
— Михалыч — козлина. Чтоб не ходил к нему больше. Ему-то не привыкать, он в самогоне жить может, а ты, мой слизнячок, мучаешься. Давай холодцу положу.
Поляндрус с громким хлюпаньем всосал жидкость, и не без удовольствия захрустел пластиковым ковшом. От слова «холодец» его передернуло.
— Не могу я холодец, — извиняющимся голосом пробулькало существо. Он на папу моего похож. Я ж по матери андокианин, а он у меня чистый кистафон… — Паппаа, — жалостливо завыл Поляндрус, переходя на ультразвук. В окнах задрожали стёкла.
— Хорош голосить, вчера только стекольщика вызывала, — раздражённо гаркнула Катерина. — Горе мне с тобой. Три месяца уже маешься. Кошака с ума свёл, меня хочешь???
Поляндрус с чвякающим звуком оторвал голову от стола и обвив щупальцами Катерину, нежно пробулькал:
— Прости меня, Кать. Я привыкну. Обязательно привыкну. Я и на тракторе уже могу. Посевная начнётся — заживём… Давай водочки. И себе налей. Только в пластмассовую кружку, у меня от алюминиевых — изжога.
— Вот и правильно, — заворковала Катерина. — Чего горевать?! Всё у нас хорошо будет. Глядишь, на крещение маленького рожу.
Она погладила его зарозовевшую голову и с любовью поцеловала между выпуклых глаз.
За окном занимался рассвет. Перекрикивая друг друга, в разных концах села заголосили петухи. Начинался новый день.