…Может быть, — потом, через годы, — у вашего ребенка будет часто болеть горло. И вы будете думать, — и эти мысли никак не прогнать, — что это результат невысказанной обиды на вас, обиды на то, что вы когда-то сделали. Или не сделали. И вы будете пытаться извиниться, стараться что-то исправить, вдогонку. Но время ушло.

«А мир устроен так, что все возможно в нем, Но после ничего исправить нельзя» © В прошлом году я второй раз стал папой. Через тридцать лет после рождения первого ребенка.

И вот для меня я снова «молодой папа». А в кабинете детских врачей — «возрастной отец», так они говорят жене, когда думают, что я уже не слышу. Семейные психологи абсолютно правы: опять стать папой после долгого перерыва — это как в первый раз. Разрозненные картинки-воспоминания совсем не помогают через три десятка лет. Скорее, мешают. А точнее, мучают.

Частая реакция на эти воспоминания: каким же я был идиотом! И стыд, стыд перед первым ребенком, который давно уже не ребенок. Этот стыд шевелится, чешется, зудит где-то там, чуть ниже горла, и отдается изнутри противным хрустом в лоб.

Нет, я не был семейным монстром. Ничего такого. Я был обычным, пожалуй, чуть лучше среднего, советским папой. У которого в 23 года родился сын — в семье, состоящей из одних женщин (если не считать папы жены).

Сначала мы с женой пытались кормить по часам, по графику. Не помню, кто вопил громче, старшее поколение или голодный сын. К счастью, совсем было заглючивший здравый смысл победил, и мы перешли к кормлению по запросу.

Потом были походы рано утром к молочной кухне, диатез, районный педиатр-практикантка, стабильно начинавшая визит с возгласа: «Какой у вас плохой ребенок!» (это она про сильный диатез). Дура. Трехмесячный сын, дрожа, рыдал, растопырив ручки, фиолетовые от зеленки и марганцовки: нам велели регулярно сдирать болячки. А мы носили его в бассейн и учились понимать, от чего он уже час безутешно плачет ночью (могло оказаться, что просто хотел пить).

Постоянная стирка байковых зимних пеленок была на мне, но ночью к ребенку почти всегда вставала жена. А потом меня, в двадцать четыре года, забрали в армию — в тот год брали всех.

Через полтора года ребенок был уже совсем настоящим человеком — умным, живым, добрым, с ярким воображением. А молодой папа оставался молодым папой.

Нет, ничего такого. Ничего криминального или даже достаточного для публичного осуждения.

Только картинки-занозы в памяти. Как мы все, втроем, поехали запускать сделанный мною воздушный змей. Змей никак не взлетал, крутился и падал. Я злился (на что? по какому поводу? нет ответа, и быть не могло). Четырехлетний сын лез, как мне казалось, с ненужными вопросами и предложениями. А я рявкал на него, молодой папа, музыкальный обозреватель ТАСС, а на самом деле тридцатилетняя балда. А сын ходил вокруг и все твердил, утешал весь мир вокруг взволнованной скороговоркой: сейчас, сейчас папа все сделает, сейчас папа все починит, и змей полетит…

На семейных торжествах эмоциональный ребенок, возбужденный атмосферой праздника, говорил громко, жестикулировал… Уставший на работе, я включал резонера: «Прекрати шуметь! И постоянно обращать на себя внимание. Это не твой праздник!» Раз за разом, праздник за праздником. Чтобы однажды, в ребеночий день рождения вдруг услышать его тихое: наконец-то мне сегодня не скажут, что это не мой праздник…

Бессильные шлепки посреди покоренной, вопреки запрету, огромной лужи по пути из тусклого детского сада домой. Крики, среди серых сугробов, по пути из школы: «Ну как ты не понимаешь!!! Положительные числа — вот, вот, видишь! Смотри, я тебе рисую! А перешли через ноль — и числа стали отрицательными! Понял?! ОПЯТЬ НЕТ?! ТЫ СЛУШАЕШЬ ИЛИ НЕТ???» Каким же я был идиотом. Хочется, хочется верить, что был.

В свое оправдание могу лишь сказать, что я регулярно ходил в школу и раз за разом отстаивал права ребенка быть нормальным ребенком в зазеркалье лефортовской школы 90-х, а потом наконец договорился о переводе в экстернат МГИМО, где все проблемы с учебой, успеваемостью и одноклассниками моментально исчезли. Испарились. Все-таки бытие определяет сознание. Родители! Обеспечьте детям нормальное бытие. А они в ответ будут нормальными, великолепными детьми. Дети имеют право побыть детьми.

Это очень, очень небольшой срок, когда вы действительно очень нужны вашему ребенку. Уже после полутора лет он может начать уворачиваться от ваших объятий: «Я сам!» Кризис трех лет упоминать не буду, это ниже пояса, да. Но лет в десять, а то и раньше, мнение Анжелы или Сережи из соседнего подъезда может запросто конкурировать с вашим. А в пятнадцать всю несообразность и несовершенство мира выпадет честь регулярно олицетворять вам, нам — родителям.

И все равно, вернее, именно в эти особенно тяжелые периоды мучительного противостояния и жалкой и беспощадной войны «отцов и детей» ребенку, как никогда, нужны ваша поддержка и любовь. Безусловная любовь. Это ваш ребенок. Это ваше будущее. Это ваша улыбка, ваш затылок или щеки, или невыносимо умилительная манера ежиться, втягивать голову в плечи и смешно улыбаться, когда смущается.

Очень важное базовое доверие к миру закладывается в первые месяцы жизни. Если оно окажется подорвано, то ребенок может никогда не почувствовать себя своим на неуютной планете. Да, в эти месяцы от ребенка лучше в буквальном смысле не отходить, не то что уходить на работу.

Способность ощущать себя полноценным человеком формируется в первые годы жизни. Умение жить среди людей, «играть по правилам», выбрать свою дорогу — ну, ладно, по крайней мере, научиться вовремя говорить решительное «нет» и не наделать фатальных ошибок — ребенок в нормальной, поддерживающей семье обретает за первые три пятилетки, может, чуть больше. И эти годы пролетают очень быстро.

А потом…

— Поедем, погуляем в центр? — Не, пап, я с ребятами договорился.

Ну да, можно еще покочевряжиться, когда тебя попросят срочно купить бумагу для рисования, или ватман для курсовой работы. И попрекать потом этим подвигом, пытаясь шантажом и упреками добиться оказавшихся так нужными «шагов навстречу».

Дети ничего, абсолютно ничего нам не должны. Они отдадут родительские долги своим детям.

Дальше можно только отпустить. И помогать, по мере сил и разума, сохраняя тактичную и бережную дистанцию и уважение к границам. Детство ваших детей — это очень недолго. Вы только войдете во вкус, а оно уже кончилось.