Несколько дней тому назад глубокой ночью ехала я с кучей вещей из Петербурга на арендованном грузовичке. Ну, вернее, это был не грузовичок, а газель из фирмы «Грузовичкофф».
У них есть такая услуга, можно вызвать грузовую перевозку в любой город не заранее, а вот прямо когда понадобится.
Водитель мне сначала показался довольно старым человеком, потом-то я узнала, что ему всего сорок пять. Старым он выглядел из-за совершенно седой бороды и почти таких же волос.
Ну, едем, разговариваем. За жизнь конечно.
Выясняется, что до Грузовичкоффа он работал в милиции. Потом выясняется, что был в Чечне во время войны. Тут я смекаю, что был он там, конечно, в составе питерского ОМОНа, а хуже ОМОНа — не питерского, а любого — в Чечне ничего не было. Безо всяких исключений.
Ну, невинно спрашиваю:
— Вы в Чечне в командировке были?
— Ага, — говорит.
— В ОМОНе? — уточняю.
— Ага, — говорит он опять.
Едем дальше.
Вдруг он начинает рассказывать:
— Я потом еще в Абхазию ездил, грузин пострелять.
Так и сказал, грузин пострелять.
Повисает пауза. Потом я спрашиваю:
— И как, хорошо постреляли? Или в Чечне лучше?
— В Чечне, — отвечает, — я защищал терских казаков, которых притесняли. А в Абхазии — абхазцев.
Ладно.
Спрашиваю дальше:
— А чего же на Донбасс не поехали? — понимая, что война, и особенно ТАКАЯ, — это его нутро.
— А не поехал, — отвечает, — потому что это не мое, не вижу там себе места. Захотели свободы от хунты — вот пусть и борются за нее сами. Но я туда несколько раз от разных питерских организаций возил гуманитарку. В Луганск. Многие люди через нас передавали посылки родственникам, сначала мы брали, а потом перестали, не хрена посылки свои слать с гуманитаркой.
Потом очень обыденно стал рассказывать про воровство из больших белых фур гумконвоев РФ, про супермаркеты жены Плотницкого и что-то там еще совсем банальное и без него известное.
А я сижу рядом и все думаю, как он людей убивал, особенно почему-то про грузин думаю, и что-то там хрюкаю в ответ не очень понятное, потому что больше всего на свете мне хочется из этой машины убраться. Ну или его убрать.
А вокруг нас черная непролазная ночь. И ни одного огонька и ни одной машины — есть такие куски по дороге из СПБ в Москву.
И тут черт меня дергает сказать про российских военных в Луганске, — я-то их своими глазами видела и слышала их чистую русскую речь, а один человек мне даже показывал, где они жили в центре города.
Говорю я примерно следующее:
— Ну там военных-то наших полно, они вам как-то помогали?
Происходит невероятное: водителя начинает трясти, он вцепляется в руль, зажимает его какой-то мертвой хваткой, поворачивает ко мне побелевшее от ненависти лицо и орет:
— С*ка, бл*дь, заткнись! Нету там наших военных, нету, понятно, запомнила?
А вокруг черная ночь.
— Как же, — говорю, — нету, когда я их лично видела?
— Нет, — орет он, — с*ка, ты не видела, врешь ты все, паскуда, это просто туда гуманитарка идет военная, а люди сами себе пришивают нашивки от любви к России.
И прямо подпрыгивает на сиденье, и корежит его всего, и чувствую, вспоминает, как людей мочил в Чечне и Абхазии.
Но я все-таки бесстрашно пробую не сдаваться:
— Я же слышала как они разговаривают на чистом русском языке!
— В гости люди приехали просто, с*ка, заткнись! — орет. И продолжает — б*дь, б*дь, б*дь, б*дь, с*ка-а-а-а-…
И колотит руками по рулю.
— Еще раз назовешь с*кой и будешь орать, — внезапно для самой себя говорю я ледяным тоном, — жалобу накатаю.
Он замолкает, и мы не разговариваем до самой Москвы.
Сколько же такой отравленной войной заразы разбрелось по нашим бесконечным просторам, затерявшись в них, укрывшись, но всегда готовых снова вернуться к своему ремеслу…
для тех, кто скучает... ;-)