Кирилловна после праздничной службы в храме не торопилась домой. Там ее никто не ждал. Мужа давно похоронила, а еще раньше — двух сыночков: один погиб в Афганистане, второго сбила машина. Уже после их смерти, изнывая от тоски, в первый раз пошла она в храм, да и нашла там успокоение своей истерзанной горем душе.

Тяжело ступая больными ногами по разбитому тротуару, она дошла до автобусной остановки, чтобы передохнуть на скамейке и продолжить путь — до дома еще три квартала, а транспорт туда не ходит.

На остановке было многолюдно. Но подъехал автобус, а за ним другой — и осталась здесь сидеть одна худенькая девчонка, на вид лет шестнадцати. Она забилась в самый уголок и уставилась на свои изрядно поношенные ботинки.

— А ты что же не поехала? — спросила ее Кирилловна, — тут только два маршрута проходят, других автобусов нет. Или ждешь кого?
— Не жду я никого, и ехать мне некуда, — хмуро ответила девчонка.
— Тогда помоги мне дойти до дома — я тут недалеко живу, — а то ноги совсем не слушаются.

Та с готовностью встала и, взяв Кирилловну под руку, подняла ее со скамейки.
— Как зовут-то тебя?
— Катя.
— Катерина, значит. А я Кирилловна буду. Вот в церковь ходила — одна отрада. Хоть и трудно ходить, а иду. И тебя, видно, Бог послал, чтобы помогла мне. А ты тут что делала?
— В больнице была.
— Заболела, что ли?
— Хуже…
— Как так?
— Анализы сдавала, чтобы аборт сделать…

— Да ты что, Катерина? Тебе лет-то сколько? А муж твой где, а родители?
Кирилловна даже остановилась от неожиданного признания. А девчонка, вытирая слезы, продолжала:
— Восемнадцать мне через неделю. Нет у меня никого — сирота я. В детдоме всю жизнь жила, потом в училище училась. Вот недавно диплом портного получила, с отличием. Дружила я с парнем из хорошей семьи — познакомились в городском парке. Влюбилась я в него, не могла ему ни в чем отказать, уступила… А родители его как узнали, что я без роду без племени, так и запретили со мной встречаться. Он и послушался.
— А ты сказала, что ребеночка ждешь?
— Сказала. А он денег дал на аборт, извинился и ушел.
— Да нельзя же это делать, Катя! Грех-то какой — за всю жизнь не замолишь! Душа невинная уже живет в тебе. Она-то за что должна смерть принять?
— Так нет у меня другого выхода! — уже рыдая, причитала девчонка. — На работу не возьмет никто беременную, жить негде — из общежития выгонят — нас предупреждали. А я верила ему, надеялась… Конечно, сама виновата. Только что же теперь делать-то? Я вот сидела на остановке, смотрела на крест церковный и думала: если есть Бог, пусть поможет мне. Да только есть ли Он?

— Есть, — сказала Кирилловна, достала из кармана платок и протянула Катерине, — даже не сомневайся. И слезы вытри. А то соседи еще что подумают. Через два двора наш поворот, а там второй от угла дом.

Они продолжили путь в молчании. И на память Кирилловне пришло то, в чем каялась со слезами, но все же осталось рубцом в душе, а иногда — и незаживающей кровоточащей раной.

Еще в школе бойкая Тоська, как звали тогда Кирилловну, активистка и комсомолка, без ума влюбилась в секретаря райкома Костю. Конечно, никому в этом не признавалась. Она была комсоргом школы и частенько захаживала в райком. А однажды засиделась до позднего вечера, составляя отчеты и планы в «красном уголке». Когда сюда зашел Костя, она и обрадовалась, и испугалась. А он закрыл дверь на ключ и, ни слова не говоря, стал ее раздевать. От стыда и страха Тоська не издала ни звука… Через три недели, когда ее вырвало после завтрака, мать догадалась о Тоськином положении. Она работала в больнице, и ей не составило труда быстро решить возникшую проблему. А Костя так никогда и не узнал ни о чем, потому что уехал через несколько дней после того злополучного вечера. Тоське было только шестнадцать, но теперь-то она понимала, что это не могло служить оправданием ее безмолвного согласия на аборт. Потом просто хотелось забыть об этом, будто и не было ничего.

Тоська долго избегала парней. Уже многие подруги повыходили замуж, а она даже и не встречалась ни с кем. А одним субботним вечером случайно познакомилась с симпатичным пареньком. Они долго бродили по знакомым улицам. А утром началась война. Провожая Гришу на фронт, Тося обещала ждать. И дождалась. Не испугало ее, что вернулся жених калекой без ноги. А к другим-то и вовсе лишь похоронки пришли. Поженившись, жить пошли к свекрови в большой дом. Мечтали о детях. Но прожили год, пять лет, а потом десять и пятнадцать, а детей все не было. Когда ей перевалило за сорок, то и надеяться перестала, что сможет когда-нибудь стать матерью. Тут что-то стало с нею происходить неладное — думала, что заболела. Пошла по врачам. А ей говорят, что беременность, двойню ждите. Почему тогда сжалился над ней Господь, послав такое утешение? Кирилловна и по сей день понять не может. Восемнадцать счастливых лет прожила она с мужем и с детками. Ей бы благодарить Господа каждый день, а она не ценила даров Его, еще и роптала: что-то не так да другое не эдак, да и в храм дороги не знала. И разрушилось ее счастье в миг, когда получила сообщение о смерти одного сына. Еще та рана в душе кровоточила, как через полгода в двух кварталах от родного дома погиб под колесами «лихача» другой сын, а еще через месяц похоронила и мужа…

Когда первый раз готовилась к исповеди, приснился ей сон. Маленький ребеночек лежал окровавленный на грязных простынях и тянул вверх тоненькие ручонки. А потом подошли к нему ее сыночки, спеленали в чистое, белое и унесли куда-то. Уж как она каялась в своем грехе детоубийства! Причастившись, стала молиться не только о погибших сыновьях, умерших муже и родных, но и о убиенном внутриутробно ребеночке своем. Много лет уже идет ее молитва, а душа все не может успокоиться.

— Здравствуй, Васильевна! С праздником! — Кирилловна остановилась у углового дома.
Тихонько поздоровалась и Катерина.
— У тебя, я вижу, помощница появилась? — спросила соседка.
— Да, Бог послал родню дальнюю. Катериной зовут. На портного выучилась. Приехала ко мне жить.
— Вот и веселее тебе будет, — одобрительно закивала старушка.
— Что это вы такое сказали? — недоверчиво спросила Катя, когда они вошли в просторный двор.
— А ты что, против будешь? Не захочешь у меня остаться?
— Да что вы, Кирилловна! С радостью останусь, помогать вам буду во всем. Я работы не боюсь! — Катерина так и засияла вся, не веря своему счастью.
— Сейчас отдохни немного и поезжай за вещами. А после праздников денег дам тебе, отложено у меня. Купишь себе швейную машинку. Будешь на дому работать. Потом и дом на тебя оформлю. Не бойся — наследников у меня нет. Только сразу скажу тебе: жить будешь по моим правилам. Аборт делать не позволю! Это первое. А второе: каждое воскресенье и по праздникам будешь со мною в церковь ходить. Поняла?
Катерина только кивала, утирая слезы.

— Тогда пошли в дом. И хватит сырость разводить.
После полуночи, прочитав молитвы, Кирилловна заглянула в комнату Катерины. Девчонка спала, свернувшись калачиком. Кирилловна ее перекрестила. Повернувшись к иконам, трижды осенила себя крестным знамением и прошептала:
— Вот и сжалился надо мной Господь.