Когда-то они смотрели друг на друга, прямо в глаза, с такой теплотой, что проникали в самые дальние, самые тайные уголки, будто бы всегда знали эти скрытые от всех тропинки и, кажется, могли идти туда, куда им подсказывал внутренний голос и всегда находили то, чего хотели, лишь по наитию, по велению сердца. Порой, посмотрев, то в одну сторону, то на один предмет, то просто в пространство оказывались в другом мире, где все отодвигалось куда-то, все словно медленно растворялось и они перемещались в свой собственный мыльный пузырь, ими же созданный. Его перламутровая радужная оболочка разукрашивала в их глазах то, что находилось за ней, все казалось прекрасным: люди, деревья, облака, машины, дома, даже грязные замусоренные улицы, загаженные голубями скамейки были нормальными потому, что они их так видели… Так хотели… Все находящееся по ту сторону, происходило с неподдельной, естественной гармонией, все слышалось в сопровождении мелодии маленьких звонких колокольчиков исходящей из них самих и им совсем не хотелось что бы этот пузырь, вдруг, лопнул, ведь в нем, держась за руки, они были одним целым, одним мыльным пузырем, летящим туда, куда дул ласкающий летний ветер. Их мысли, их желания и чувства, отражаясь от тонкой радужной пленки проникали в подсознание друг друга и, словно, два радиоприемника настроенных на одну частоту, передавали одну и ту же песню,… не нужно было и слов, достаточно было взглянуть друг другу в глаза и, увидев в них собственное отражение, все становилось понятным, все передавалось с теплом посылаемым их сердцами, и было настолько комфортно и уютно, что казалось — так было всегда.
В тот день не было ни намека на дождь, ведь, на небе не было ни единого облачка, как и раньше светило и грело солнце, похожее на одинокий спелый апельсин на бесконечном фоне моря, и дул теплый приятный ветерок, люди, дома, машины, скамейки, улицы, были как и прежде перламутровыми, все виделось, двигалось, слышалось, ощущалось, гармонично и, уже, привычно красиво,… но неведомо откуда взявшийся разряд молнии, кривая, как ветка засохшего дерева, яркая небесная вспышка, рассекла пространство и одним из своих царапающих ответвлений, одним карябающим отростком задела радужную переливающуюся, но такую уязвимую преграду, отделявшую их от мусора, грязи, бранных слов и мыслей, и прочего птичьего помета, и не выдержав такого вмешательства из вне, она все же…, лопнула, а они упали в повседневность.
Она успела спланировать на мягкую, зеленую траву, правда от удара получила множество синяков и царапин, он же упал, словно, на бетонный пол, так, что какое-то время не мог даже вздохнуть, и, лишь немного погодя, будто бы вынырнув с большой глубины, жадно и испуганно стал хватать воздух всем объемом легких. Придя в себя, долго не понимал что произошло, куда все делось, почему он не слышит ее мыслей, не чувствует тепло ее сердца держа ее за руку, не видит свое отражение в ее глазах, хотя видит их перед собой почти всегда, почему его мысли не отражаются эхом от радужной пленки, а улетают в пространство, в бесконечность, почему вокруг все безликое и некрасивое, и решил посмотреть в свое сердце, прислушаться к его неровному ритму, почувствовать, не затвердело ли оно, идет ли из него прежнее тепло и, был приятно удивлен, что при всех видимых повреждениях от удара о «бетонный пол», оно осталось невредимым. Оно так же искренне любит… Она же, ее сердце, тоже осталось невредимым, просто ударившая ее реальность, обмотала его тягучей резиной, мешающей изоляцией, не пропускающей тепло, которое в нем, без сомнений, копится, и подойдя к критической отметке расплавит-таки этот не нужный резиновый кокон, и она вновь почувствует как оно перекачивает ее горячую кровь и поймет его истинное предназначение…