Понимаешь, никто ведь в этом не виноват,
Не ложатся мне на душу Копенгаген, Вена.
Петербург — система душевных координат.
Из него не вырвешься, как из плена.
Он не пустит! Останется у виска
Тонкой венкой пульс отбивать тихонько.
Ты нальешь себе «Шардоне» в бокал,
А я люблю мороженое с сиропом.
Ты сказал: «Здесь всё почти как у вас».
Те же люди, мол, Питер — та же Европа.
Нет. Здесь что-то другое в сиянии глаз.
Здесь иные мысли, мечты, заботы.
Петербург — как особое существо,
Что-то вроде джинна и домового.
С детства дарит нам он своё тепло
И становится частью сердца и дома.
Привыкаем к холоду и к дождю,
Привыкаем любить над рекой туманы.
Даже к серому, мутному ноябрю
С ранних лет душою всей прикипаем.
Ты прости меня, не смогу я жить
Где-то в дальних странах, где Невский берег
Так далёк, а ночи темней беды,
И шагами Марсово не измерить.
Мне вот эти каменные мосты
Оказались роднее и к сердцу ближе.
Здесь совсем не смог бы ужиться ты.
Нет, не объясняй мне, ведь я же вижу:
То, что мне — покой, для тебя — тоска…
То, что мне — туман, для тебя — болото…
Ты не слышишь пульс моего виска,
Я не слышу Венского вальса ноты.
Ты живи! Не надо так хмурить взгляд.
Будет время — и будут другие встречи.
Петербург — система душевных координат.
И я в них вписана. Навсегда. Навечно.