Что-то устала я в свете иных забот
мять пластилиновых дяденек в тёплых пальцах,
сдавливать горло рвущихся в бой паяцев,
выжав из оных дурь и кровавый пот…
Стих мой —
давно уж не тот разъярённый бык,
что от уколов взглядом разит свинцово.
Если и дёрнусь —
просто пырну с ленцою
горе-тореро, рогом войдя под дых.
Вскользь… без эмоций…
глухо и тяжело…
точным ударом / чтоб сэкономить силы /
Это не сложно —
душу к стене пришпилить.
Бог разберётся, где тут добро, где зло.
Мне безразлична хриплая рвань молитв.
Я не склонюсь над раненым матадором.
Можно, конечно,
спину мне сжечь укором…
Только напрасно. Войнам неведом стыд.
Здесь поле боя… схватка…
не шапито…
Что же стенать публично, ломая руки? -
Встаньте…
стряхните пыль и поправьте брюки,
не раздражая воплем быка: «За что?»
Если я бью в грудину — то за дела.
Землю копытом рою? —
имею право.
Чтоб научить тореро играть на равных,
а не стрелять мне в спину из-за угла.