Дата рождения шестьдесят девять. Цифра смешная, но я уж привык. Тем, кому двадцать, можешь поверить, кажется, что я обычный старик.
Чередовались провалы с удачей, в калейдоскопе событий и стран… Мама моя, вот считает иначе. Думает, что до сих пор я пацан.
Только живёт в моём сердце надежда, мой неизменный по жизни девиз: я нахожусь где-то между. Я между. Как-то добрался, да так и завис.
Семидесятые. Маленький мальчик. Маленький домик, увитый лозой. Маленький город. Деревья. Вокзальчик. Лето, жасмин и дорога домой.
Я самый маленький, и самый главный. А надо мною плывут облака. Бабушка вышла, захлопнула ставни, по телевизору Пленум Ц К.
Я в этом мире хочу разобраться. В нём столько много, чего только нет! Мам, родила ты меня в девятнадцать, значит тогда тебе двадцать пять лет.
Семидесятые! Песни горласты. На паровозах -качества знак. А на трибуне лидер бровастый вешает звёзды себе на пиджак.
Может сегодня звучит это странно, воспоминания эти, как дым. Помню, как жили ещё ветераны.
Нынче мне больше немного, чем им.
За короля и ферзя гибнут пешки. Сторож Михеич, простой человек. Только безногий. На старой тележке, с орденом в лацкане, курит «Казбек».
Космос советский! В морях ледоколы. Красные флаги средь горных седин. Семидесятые. Средняя школа. Средняя школа номер один.
Папа красивый, на велике «Спутник». Ленин рукою указывал путь. Тикали часики, дни и минутки.
Восьмидесятые. Вырос чуть-чуть.
Девочки выросли, как и мальчишки. Но как всегда дефицит колбаса. Как я любил олимпийского мишку, что на шарах улетал в небеса!
Олимпиада! На Спасской куранты. Праздник, салют! Пионер, будь готов! И я впервые попробовал «Фанту» и «Пепси-Колу», напиток богов.
Дальше всё шло переменно и с крапом. Дедушка умер. Ворвалась беда. И я увидел, как плачет мой папа. Больше не видел уже никогда.
Восьмидесятые. Кадры с экрана. Как эпитафия чьей-то судьбы. Восьмидесятые. И из Афгана грузом двухсотым летели гробы.
Стали кривее пути и дороги. Чаще по два покупались цветы. Парень с района Степанов Серёга мне улыбался с могильной плиты.
О коробок зажигаются спички. Курим в курилке. Молчим в тишине. Жмут сапоги и сержантские лычки, жмут, как Серёге когда-то и мне.
Я не могу рассказать вам о службе, не потому, что сказать мне нельзя. Дружба была. Настоящая дружба. Это не мало, поверьте, друзья.
Впрочем, не важно. И можно не верить. Только осенней прохладной порой шёл я на дембель -восемьсят девять. Поезд плацкартный. Вернулся домой.
Стал я взрослее душою и ростом. Стал я уверенней, всё ни почём. Тихо подкрался к стране девяностый. И перестройку сулил Горбачёв.
И закрутило в едином порыве, танки в Москве, и Макдональдс в Москве. Вскрылись проблемы и вскрылись нарывы. И заметало, как ветер в листве.
Доллары съели десятки и трёхи. Рынки на площади, битвы братков. И в МММ шли несчастные лохи, чтоб оказаться в стране дураков.
Всё по понятиям, очень конкретно, словно сжимая очерченный круг, песню про Родину с ленты кассетной пел с придыханием Юрий Шевчук.
Всё продаётся на всём белом свете. Хаты, машины, должник и холоп. Бабы и шмотки. Жвачка и дети. И за сто баксов- контрольный и гроб.
Проданы верфи, заводы и дамбы. Освободились. Лишились оков. Только Серёжа жуёт свою «Мамбу», только пиздит Леонид Голубков.
Обе чеченские. Центр излома. Как апогей окровавленных дней. Лето. Басаев воюет с роддомом. Против беременных. Против детей.
Впрочем, всё это ужасно не просто. Впрочем, претензий практически нет. Старшая дочка в конце девяностых, в самом конце, появилась на свет.
Всё пережили, не став, впрочем, чище. Лишь облака, бороздящие высь. Кончился век. Ярко цифры «две тыщи» иллюминацией в небе зажглись.
Мы изменились. Другими не будем. Реки, как воды в сплетении лет. Мимо бежали события, люди. Средняя дочка родилась, привет!
Воспоминания ровно, пунктиром. Тихим безветрием или, как шквал. Ельцин сказал всем в российских квартирах, что он уходит, и что он устал.
Новое царство и новые гимны. Тихий полковник с улыбкой врача. Но мы всё также воздушно- наивны. А в триколоре цвета кумача.
Так же бодрят нас экранные фразы, и обещанья в предвыборный срок. Платим за деньги мы нефтью и газом. Тот же Кобзон, «Голубой Огонёк».
Новые войны и новые тёрки, лозунги старые- «Не посрамим!». И по разбитой дороге «шестёрка» едет с наклейкой «Вперёд! На Берлин!».
В моде попса. Интернетские битвы. Меньше хороших, красивых стихов. И в телевизоре хором молитвы, чтобы отвлечь от реальных грехов.
Но средь событий на этой планете, что нам судьба, как сюрприз припасла, осенью как-то рождается третий. Сын между прочим. Такие дела.
Кстати, на этом не ставил я точку. И предвещая ответ на вопрос, лучшим подарком ещё одну дочку как-то весной один аист принёс.
Где-то весна, у меня скоро осень. Правда. Иллюзий практически нет. В мае исполнится мне сорок восемь! Мама, ты слышишь меня или нет?
Только частенько мне снится, что тучки в небе высоком июльского дня. И ты берёшь меня, мама, на ручки. Просто берёшь ты на ручки меня.
Я белобрысый. И вкусная каша, ту, что сегодня терпеть не могу. Маленький мальчик. Зовут меня Саша. Сны эти, мама, в душе берегу.
Дата рождения шестьдесят девять. Цифра смешная, но я уж привык. Тем, кому двадцать, можешь поверить, кажется, что я обычный старик.
Чередовались провалы с удачей, в калейдоскопе событий и стран… Мама моя, вот считает иначе. Думает, что до сих пор я пацан.
Тысячи букв. Телефон, телеграмма. Только запомните эти слова: люди, пожалуйста, слушайте маму.
Мама всегда, безусловно, права.