Так ты смотришь на человека, а он — музей.
Ты не знаешь его родителей и друзей,
только имя и пару-троечку увлечений.
Вы едите дешевенькое печенье,
задним планом играет фильм ни о чем вообще.
Человек — не профессор каких-нибудь кислых щей,
не звезда эстрады,
не нефтяной магнат.

Он себя не умеет в принципе ставить над
чем-нибудь или кем-нибудь, кроме пола.
Не надейся, что ты пробьешь его фаерволы
так легко, как это сделали до тебя.
Человек живет, немало перетерпя,
от любви до смерти родных и близких,
на руке написанных слов английских
перед важной контрольной, которую он не сдал,
у него во лбу невидимая звезда,
к ней стремятся, как в колыбель к Христу
те, кто после приколют его к кресту.

Человек сам себе священник и уркаган,
в человеке множество органов и оргАн,
на котором играли, а после разбили в хлам.
Человек не делится пополам,
но если он поделился с тобой печалью,
значит, он от себя зазвенел ключами,
заходи, вытри ноги и плащ повесь
в гардероб.
Человек — абсолютно весь —
как Булгаковский дом или Эрмитаж.

Сколько ты навскидку ему ни дашь —
он окажется старше
на пару тысячелетий,
да, вот он,
в забавном цветастом пледе,
с неизменной улыбкой — видно, хороший грим.
Говори с ним.
Обязательно говори,
и пока снаружи народ глазеет,
становись экспонатом его музея,
фотографией в галерее его друзей.
Ты и сам не заметишь, как твой музей
обновится свеженьким экспонатом.
И тебя станет больше на целый атом,
а на деле — на целый огромный мир
отношений между двумя людьми.

Я смотрю на тебя — а ты, предположим, Лувр,
самый лучший из всех имеющихся музеев.
Я боюсь,
что тебя обратят в золу
или что когда-нибудь ключ посею.