он глядит,
как глухо рушится потолок,
как миры уходят льдинами из-под ног,
как безумно быстро тонет её челнок
в этом чёрном-чёрном пьяном больном угаре.
как она хватает воздух кровавым ртом
и смеётся:
— милый… да это ж не кровь, а ром…
и рифмует милого с топором —
не надеясь впрочем больше, что он ударит…
сколько тот не крутит пальцами у виска,
но ему по нраву её тоска,
и поющий в глотке зимы вискарь,
что взорвётся к полночи крепким матом…
и стихов её вселенские рубежи,
где она одна потеряно так дрожит
и в снежинке тающей прячет жизнь,
согревая нежностью звёздный фатум…
эти злые-злые полчища алых букв
заливают медленно ноутбук
липнут кровью к ноющим пальцам рук,
то ли боль предчувствуя,
то ли похоть…
а вообще, как водится, то и то…
этой голой девочке под пальто
ровно шаг от грешницы до святой
или даже меньше —
на выстрел… на четверть вздоха…
в ледяных ладонях — песок… зола.
эта тварь, отвыкшая от тепла,
искушала пламенем зеркала,
а потом под лаской холода догорела…
умерла…
но тень жива её до сих пор
угольком истлевшим гибельно ранит взор…
и терзает злыми просьбами твой топор:
вот душа моя, бро…
пожалей… отдели от тела…
