Зюкин пошел за хлебом. На дверях магазина криво было пришпандорена картонка с лаконичной надписью: «Забастовка!»
Зюкин хмыкнул и не поленился пройтись до другой булочной. Успел застать полупьяного грузчика, пристраивавшего к дверям фанерку. Вверх ногами. Зюкин скособочился и прочел на ней: «Мы бастуем!».
— По какому поводу-то? — поинтересовался он у грузчика, озадаченно смотревшего на свою работу.
— А из-за чего у нас могут бастовать? — сказал тот, возвращая фанерке нормальное положение. — Зарплату не платят. Хотя, по мне так, — за что пекарям и торгашам платить, когда хлеба все равно нету. Фермеры бастуют, зерно не убирают…
— А те из-за чего?
— Я тебе что, справочное бюро? — обиделся грузчик. — Ныне все бастуют, от шахтеров до уборщиц, не разбери-поймешь…
— Так уж и все, — бормотал Зюкин по дороге домой. — Я, к примеру, не бастую. Толку от этих забастовок, все равно денег в бюджете не прибавится, а даже наоборот…
Дома он обнаружил сына Кешку.
— Ты почему не в школе? — хмуро спросил Зюкин у отпрыска.
— Так это, учителя бастуют! — радостно сказал Кешка. — Папа, я включу телек? Все равно уроки не учить.
— Включай, — махнул рукой Зюкин. — Недоучка. На занятия-то теперь когда?
— Не знаю, — беспечно отозвался Кешка. — Как только учителя кончат бастовать, мы начнем…
— Что-о?
— В натуре. Будем требовать снижения стоимости завтраков и обедов. Между прочим, из твоего же кармана по стольнику за день платить придется. Охота тебе?
— Облезут они с моего стольника! — неожиданно взьярился Зюкин. — Тут получаю-то несчастных пятьнадцать тыщ…
«А почему, собственно, мне так мало платят? — стукнуло вдруг в голову Зюкину, инженеру с двумя образованиями. Ему и раньше это стукало, но сегодня особенно сильно. — За каким чертом я учился, повышал квалификацию, аттестовался каждый год? Чтобы получать вшивых пятнадцать тыщ, которых теперь хватает Кешке только на завтраки и обеды, да мне на сигареты остается? Не, так дело не пойдет!»
Он снял трубку, набрал номер.
— Парфеныч, ты сколько получаешь? — спросил он у своего приятеля из соседнего отдела.
— Ты хочешь сказать: сколько мне подают? — хохотнул Парфеныч. — Сам же знаешь, не больше твоего.
— Так может, нам — того… — жарко задышал в трубку Зюкин, — забастовку объявить?
— Не-а, вздохнул Парфеныч. — Лично я пока не могу: жена бастует вторую неделю вместе со своей школой. Живем на мою зарплату. Вот как только учителя закончат, тогда пожалуйста.
— Штрейкбрехер ты! — нехорошо выругался Зюкин.
На том конце молча положили трубку. Кому бы еще позвонить, заручиться поддержкой в справедливой борьбе? Обнаглев, набрал номер своего заведующего отделом. У него зарплата тоже не ахти. В трубке щелкнуло и приятный женский голосок объявил:
— Приносим свои извинения абонентам в связи с начавшейся с сегодняшнего дня предупредительной забастовкой связистов.
Мы требуем…
— А, чтоб вас! И не побастуешь как следует, — чертыхнулся Зюкин. Захотелось есть. Но на плите, в холодильнике было хоть шаром покати. А на столе белела записка: «Зюкин, в связи с твоим, более чем двухчасовым немотивированным отсутствием, я объявляю забастовку и ухожу в кино. Ужин приготовишь сам! Светлана».
— Вот как! А я в ответ на твою объявляю свою забастовку! —  злорадно сказал Зюкин. И принципиально уселся бездельничать. Газеты почитал, телевизор посмотрел. А там одно и тоже: забастовки, митинги, демонстрации.
Скучно.
Посидел Зюкин, послушал свой негодующе урчащий желудок, да пошел на кухню, картошку чистить. Уж больно есть хотелось. Да и наследника надо было кормить.
Так и не получилось из Зюкина забастовщика. Не созрел еще.