Когда я вернусь назад, мне будет уже не надо
Ни сквера, где листопад, ни дома, где эстакада.
И лестница, и окно, в котором цветет закат,
Мне будут чужды равно, когда я вернусь назад.

С какою тоской сейчас гляжу я на листья в лужах,
На толстых, до самых глаз укутанных, неуклюжих
Детей, на дверной косяк с объявкой «Куплю — сниму»…
Кому это нужно так, как мне теперь? Никому.

Подъезд, предзакатный свет, Эдем убогий и смрадный —
С тоской ли глядят мне вслед? С гримасою ли злорадной?
Нет, думаю, без гримас, без горечи и стыда.
Они уже знают час, когда я вернусь сюда.

И я вернусь, дотащусь. Вползу, как волна на отмель, —
Не ради каких-то чувств, а лишь показать, что вот, мол:
Чужой, как чужая боль, усохший, как вечный жид,
Отчетности ради, что ль, отметиться тут, что жив.

Лет пять пройдет или шесть. А может, и двадцать с лишним.
Но все это здесь как есть пребудет, клянусь Всевышним, —
И сквер, и дитя, и мать, и окна, и листопад —
Все будет покорно ждать, пока я вернусь назад.

Да, вещи умнее нас. Я это прочту во взгляде
Оконном, в сиянье глаз двухлетнего, в листопаде,
И только слепая власть, что гонит домой стада,
Чтоб участь мою допрясть, меня приведет сюда.

О Боже, когда назад, сожженный, вернусь из ада, —
Мне будет повсюду ад! Мне будет уже не надо!
Мне надо теперь, сейчас: укрой меня, затаи!
Но я потеряю вас, несчастные вы мои.