Давно это было, но тот случай до сих пор не могу забыть. Мне было двадцать с лишним лет, я был холост, в меру симпатичен и, как о таких говорят, не пропускал ни одной юбки.
Сначала я как Пушкин вёл счёт этим «юбкам». Но потом сбился, да и надоело, вроде как пресытился, и решил на время завязать.
Я стал «соблюдать пост», а чтобы мой «каурый» не донимал меня, я по утрам принимал ледяной душ, а вечерами штудировал немецкий язык, либо просиживал в своей конторе допоздна. Работал я тогда в одном исследовательском бюро, которое считалось научным, хотя ничего научного за пять лет протирания штанов там я не обнаружил. Почему для «самоистязания» я выбрал немецкий, не могу объяснить. Может оттого, что большинство фильмов, типа «Эммануэль», которые стали тогда появляться в нашей стране подпольно через ГДР и другие страны «народной демократии», были на немецком, а может просто хотел при случае повыпендриваться.
Коллектив у нас был молодой, почти все холостяковали. Только наша начальница, Наталья Эдуардовна, была «несвободной». Мужик у неё был каким-то «шишкой» в обкоме. Натали, как мы её величали за глаза, была женщиной в самом соку, с шикарными формами и потрясающими серыми глазами. Всем мужикам она жутко нравилась. Всем, кроме меня. Почему я на неё не запал — объяснить нетрудно: во-первых, она была моим боссом, и хотя ко мне относилась хорошо, но её мощные бёдра, выходящий из моды шиньон-причёска, металлический голос с подчинёнными на совещаниях, как-то не привлекали моего молодого «каурчика». Для нас, едва перешагнувших двадцатилетний рубикон пацанов, все замужние, тридцатилетние, пусть даже и красивые тёти, были тогда «старушками». У них и груди не смотрели уже в потолок, и зады качались не робкой лодочкой, а мощной, море повидавшей, шхуной.
Так было до случая, о котором я собираюсь рассказать.
Однажды Натали пригласила всех нас к себе на Новый год. Квартира у них была в центре города, в обкомовском доме. Места было полно, стол ломился от всех этих новогодних салатиков и запеканок; стройный ряд разнокалиберных, дефицитных и не очень напитков был готов «к параду». Мы долго «тостировали», соревнуясь в остроумии; пили за Натали, за её супруга — лысого, неприятного дядюшку с выпуклыми, наглыми глазами. Пили за всё, что приходило в наши подвыпившие, неокрепшие умы.
Далеко за полночь начались танцы. Сначала быстрые, с вихлянием всеми частями тела, потом медленные, интимные. На вечеринке было несколько незнакомых мне девушек, одна из которых выделялась своей броской красотой и нездешней элегантностью. Говорила она с заметным польским акцентом, смеялась без наигранности, естественно, показывая изумительные белые зубки. Но самое главное, у неё был какой-то потрясающий бюст. Вроде бы небольшие груди, а прыгали так упруго при каждом движении, что не заметить их было нельзя. Только много позже я узнал об импортных бюстгалтерах, которые создавали иллюзию «пляшущих титек».
Зосеньку, как звали ту красотку, постоянно приглашали танцевать наши парни, она всем улыбалась и позволяла довольно плотно прижимать. Я не танцевал, играл из себя уставшего «мэтра» сердец. Не танцевала и Натали. Мы сидели, курили и разговаривали ни о чём. Её муженёк, уже изрядно поддавши, стал вовсю увиваться за этой «полячкой». Натали вначале не обращала на это внимание, но потом в её глазах вспыхнул недовольный сполох. Это не было ревностью, ревность полыхает другим пламенем. Это был огонёк разозлившейся самки. Ей было наплевать на сорвавшегося своего «кобелька», а вот молодость, сила и притягательность другой женщины-соперницы, видимо уязвили её.
Она грациозно потянулась, выпрямилась, поправила причёску, как это делают знающие себе цену красивые женщины, и с интересом поглядела на меня. Я был моментально очарован переменой, произошедшей с Натали. Её полные плечи, крупные развитые груди, ставшие вдруг бесстыдными и зазывающими губы, заставили меня по иному посмотреть на неё, не как на начальницу, а как на женщину. Я понял, что надо было пригласить её на танец, что я и сделал. Она охотно поднялась и мы, открыв друг другу объятия, медленно влились в толпу.
Звучала какая-то нежная прелестная мелодия. Тот кто написал её, был гений, волшебник. Писал он ту музыку, наверное, не рукой, а сердцем, и, видимо, на одном дыхании, повинуясь подсказке либо ангела, либо дьявола. Музыка лилась нежно, очаровывая меня всего. Я растворился в ней, я больше не существовал в материальном мире, я плыл, я был самой музыкой, самим блаженством…
Натали сначала была скованной, поглядывала недовольно на своего муженька, рядом давившего сок их Зоськи, но потом эта колдовская мелодия захватила и её, она нежно подалась ко мне и мы слились в единое целое, единую неподдающуюся описанию сущность. Я почувствовал на своей шее её дыхание, её губы, но они не целовали. Они чуть-чуть нежно прикасались ко мне; они провоцировали на что-то большее, они ждали, как ждёт девственница первого прикосновения ЕГО плоти. Я ощутил мягкое сильное тело женщины, не девушки, а ЖЕНЩИНЫ! Всё, что я знал о своих юных подругах до этого, показалось мне каким-то подростковым, несерьёзным. Девичья упругость, незрелые формы тел моих одногодок, не шли ни в какое сравнение с телом мягким и, в то же время, сильным телом зрелой фемины, с прелестью запретного плода чужой женщины, чужой жены. И эта мысль обладания ЧУЖОЙ ЖЕНОЙ опалила меня всего неудержимым огнём нечаянного желания; я прижал Натали к себе всю, не отдавая отчёта в том, что делаю.
Первая реакция Натали была ожидаема, её тело вдруг налилось силой, она чуть попридержала меня, но не оттолкнула, как бы устанавливая определённую дистанцию дозволенного. Краем глаза я увидел затылок её мужа и Зосины руки на его спине. Эти руки гладили его квадратную спину. Думаю, Натали тоже заметила это, потому что в следующий момент, она сама прильнула ко мне и нежно поцеловала в щёку. Я торопливо ответил. Потом, как во сне, я медленно опустил руки на её бёдра. В тот же момент я понял, что значат настоящие женские бёдра для мужчины! Всевышний сотворил их не из нашего ребра, он сотворил их из чего-то божественого, неземного…
Наши движения стали плавными, синхронными, теми движениями, которые ни с какими другими не спутаешь. Их изобрела сама природа, они так же естественны для человека, как улыбка, как смех или грусть. Мы оба впали в прелестное, неземное состояние отрешения от этого окружающего мира… Я был весь как стальная пружина. Неведомая до этого мужская дикая сила, вначале разползлась теплом по всему моему телу, потом полилась стремительно, неудержимо, как лава, вниз… Мой «каурый» встал на дыбы. Я попытался его «оседлать», чтобы Натали не догадалась, но это сделать было можно только полностью отстранившись от неё. Я не мог больше сопротивляться…
Натали вначале не поняла, что произошло, она даже чуть приостановилась в недоумении, но в тот же миг, почувствовав ЕГО силу и настойчивость, она, в прострации, инстинктивно, рванулась навстречу моему «бандиту». Это был счастливейший миг в моей жизни! Но длился он всего одну секунду, не более…
В следующий момент Натали, заметив, что её муж впился в губы «полячки», оттолкнула меня и, подскочив к Зосе, буквально вырвала своего «благоверного» из её объятий. Раздался звонкий треск пощёчины, лицо её мужа заалело ярче закатного уральского солнца, визг пораненной львицы потряс посуду в буфете и всех нас. Как в сказке Натали превратилась в бешенную гиену. Дальше были слёзы и угрозы, извинения и … новые тосты.
Мы потихоньку стали «выниматься». В прихожей Натали виновато подала мне руку и, проважая до двери, тихо шепнула: до завтра.
Но «завтра» не было. Натали утром попала в аварию, долго лежала в больнице. А потом я уволился и уехал на север, на заработки. Больше мы не виделись…

Прошло много лет, а этот случай не выходит из головы. Как часто мы обвиняем женщин в том, что они живут эмоциями, инстинктами, не умом. Так долго думал и я. Но на склоне лет, рассуждая о прожитом, я понял, что это не так. И случай с Натали помог мне усвоить простую истину: это мы, мужики, живём инстинктами, а не они, женщины. Как в капле росы (да простит мне читатель эту затасканную фразу) в поступке Натали отразился весь женский характер, вся слабость и сила Женщины. Ведь остановить мужика в таком состоянии невозможно, это тяжелее, чем остановить поезд курьерский. А женщина, в прострации, забыв про свои инстинкты, чувтва, бросилась защищать свой мирок, пусть и не во всём её удовлетворяющий, но СВОЙ!
Женщина — настоящая хранительница очага, без неё мы бы истребили друг друга ещё на заре цивилизации…