Общеизвестный факт: феня или воровской язык, бытующий в России, впитал много слов из иврита и идиша, что дало повод некоторым «особо одаренным филологам» говорить о генетически обусловленных криминальных наклонностях еврейского народа.
Действительно, в «Наставлении по полицейскому делу» 1892 года можно прочитать: «Межъ воровъ во множестве употребляются слова еврейского происхождения». Но отчего на самом деле преступные сообщества в Российской империи заговорили вдруг «по-еврейски»?
Картина маслом
Корни явления уходят во времена, когда существовала черта оседлости, а евреи были поражены в своих гражданских правах. В частности, их не брали на работу в полицию. К чему лукавить — в южных губерниях Российской империи еврейский преступный мир процветал и создал свою уникальную субкультуру, мастерски воспетую Исааком Бабелем. А яркие словечки и отчасти манера «говорить мало, но смачно» были усвоены всем воровским сообществом, ведь тайный язык был непонятен блюстителям закона. Впрочем, «легавые» тоже поднаторели в лингвистике, и вскоре по говору было уже не отличить, кто полицейский, а кто вор. Но в официальных речах царские и даже ранние советские должностные лица не пользовались лексикой малины и кичи. Более того, в советском кино, которое было важнейшим из искусств, всегда противопоставлялась правильная, книжная речь милиционеров и приземленный, «низкий» сленг бандитов. Исключением, пожалуй, стал только Глеб Жеглов, который «раскалывал фраеров» и «огорчал блатных».
Из подполья «блатной» язык вышел в 1990-х годах и даже заимел собственную радиостанцию, в репертуаре которой лихо рифмовались «фраер» и «шпалер». В эту уже легендарную эпоху «малиновых пиджаков» воровская субкультура смешалась с «цивильной». Фильмы и сериалы новейшего времени уже не обходятся без каскадов затейливой «фени», которой обмениваются герои. «Тут одна тема возникла. Непонятки. Ты чо натворил? Маза всегда за мной будет. Не крути динамо. Я тебе фуфел уже чистил, чтоб ты лишний раз не халявил. Да видно, не усек ты», — говорит авторитетный вор Антибиотик в «Бандитском Петербурге». Увы, но примерно так же мог отчитывать проштрафившегося сотрудника хозяин какой-нибудь фирмы. Причем, независимо от её размера и масштабов бизнеса.
И вот — наши дни и новый русский язык. «Мочить в сортире», «замучаетесь пыль глотать», «шакалить у иностранных посольств», «хотите, чтоб я землю ел из горшка с цветами», «на боковую залечь», «зачистить проблемы», — всё это фразы из публичных выступлений президента России Владимира Путина. Многим нравится лихая и сочная речь первого лица. Но объективно это ужасно! Одно дело, когда Давид Гоцман из сериала «Ликвидация» говорит «контингенту»: «Вбейте себе в мозг: беспределу — ша!», но совсем другое, когда языком одесских налетчиков вещают с высоких трибун, в правительственных кабинетах, в официальной обстановке. Зачем? Чтобы показать «близость к народу»? В поддержку весьма дискуссионного утверждения, что все россияне в какой-то мере имеют отношение к зоне — либо сидели, либо охраняли?
Не гоните порожняк
В том, что сегодня происходит с русским языком, виноваты не евреи — Дитмар Эльяшевич Розенталь тому свидетель. Более того, когда самодеятельные лингвисты начинают искать ивритские корни в словах, относящихся к «фене», то возникает «эффект профессора Чудинова», который с легкостью необыкновенной обнаруживает семантические связи между русским и арабским языками. Ну как же! Ведь «акула» по-арабски — прожорливая; «бык» — рогатый; «жаворонок» — хлопающий в воздухе крыльями, не летя, «собака» — гончая; страусы — прячущие головы (сложение сложение «сатар» — прятать и «руус» — головы). Вот и исследователи блатного языка делают невероятные, подстать вышеприведённым примерам, открытия.
В популярных «словарях» рунета мы обнаруживаем, что Таганка, оказывается, восходит к слову «тахана» — станция, хотя давно доказано, что этот топоним восходит к тюркскому слову, обозначающему металлическую подставку под котел. Слово «мусор», как некрасиво иногда называют оперативных работников правоохранительных органов, образовалось от аббревиатуры МУС — Московский уголовный сыск (так до революции именовался МУР), а сходство со словом «маасар» — заключение, арест — следует считать случайным. А слово «лове» в смысле «деньги» имеет и вовсе цыганское происхождение, а вовсе не родственно к ивритскому слову «hальваа» — ссуда. Что наше — то наше, а чужого нам и даром не нать, и за лове не нать.
Кто ответит за базар?
Случилось так, что евреи обогатили русский язык вот таким затейливым способом. Но значит ли это, что теперь язык Привоза и Молдаванки должен становиться форматным и общепринятым? Можно ли остановить падение нашего «великого и могучего» до уровня «гнилого базара»? Здесь, как утверждают специалисты по языку, мы мало на что можем повлиять.
На самом деле, с языком ничего не происходит. Происходит с людьми, которые на этом языке разговаривают. И постепенно эти изменения внутри нас отражаются и в нашей речи. Нам кажется, что это мы владеем языком, а на самом деле — язык владеет нами. Взять проблему русского мата. Сколько существует запретов, в том числе и наказуемых в административном порядке, по поводу использования всем известных слов! Сколько нравоучений сказано по поводу того, что мы не можем допустить, чтобы наши дети слушали и повторяли инвективы. Но при этом матерщина в ходу у самых широких слоев населения.
Есть гипотеза, которая говорит о том, что язык и наше сознание — это очень тонко организованная система сообщающихся сосудов. И когда люди неискренни, когда поминают высшие ценности всуе, поминают их лукаво, то язык мстит им, становясь именно таким — низким, грязным и пошлым. Ты говоришь о любви, но на самом деле никого не любишь. Говоришь о важности духовных ценностей, но на поверку тебе глубоко наплевать на духовность. Ведь и о любви можно говорить цинично и грязно, а можно — словами «Песни Песней». Понятно недоумение и разочарование родителей, которые приходят в ужас, видя переписку своих детей в социальных сетях: «Ах, мы ведь их этому не учили!» Увы, влияние семьи на молодое поколение не безгранично. Школа, улица, интернет делают свое «черное дело».
Так что надо не бороться за чистоту языка, а работать над собой. Над своей душой и мыслями. И когда-нибудь вернется к нам и культура сознания, и культура речи.
И будет всё ништяк!