Зимой меня будить бесполезно, в детстве мама прям в постели одевала. Натягивает мне колготки, а я продолжаю спать. Только когда подтягивать начинает и щипнет нечаянно за ногу, открою глаза, увижу за окном еще темно, и верхушки деревьев все в снегу, подумаю — ужас… и опять засыпаю. В комнате так холодно, даже в колготках, а под одеялом-то согрето. Но тебя все равно достают. И такое насилие каждое утро всю зиму.
Потом я сидела на бортике ванны, из крана в раковину бежит вода, в руке зубная щётка, в другой тюбик с пастой. Сидишь, в одну точку смотришь. Моргнёшь и заснешь нечаянно. Вдруг мамин голос врывается в твою дрёму — Алла, опоздаем, скорее давай!
И тогда ты начинаешь елозить щеткой по зубам, а когда сплевываешь, метишься в сток. Там вода закручивается в воронку и это такой гипноз.
Потом перед тобой ставят кружку с горячим сладким чаем, сидишь и пьешь шумно. Постепенно согреваешься.
В приемнике зарядку передают. Голос у диктора бодрый такой, как будто она взаправду любит утро, спорт, свою жизнь.
А мама опять подгоняет — не спи, надевай шапку! Если сразу после шапки перепутать и надеть шубу, то потом задохнешься пока обуешься. И молния на сапогах еще такая тугая. Сидишь прям на полу, попа в гамашах, уже конкретно согрелась, возишься с сапогом. Пока мама сама одним решительным рывком его не застегнет. Потом поднимет прям за капюшон, шарфом перетянет пол лица и в подъезд вытолкает. Там стоишь, спишь, санки придерживаешь.
А по пути в садик пока снег — едешь на санях, а там, где снег подтаял, или затоптан в асфальт, приходится слезть с санок и пешком идти. Вороны орут истошно. А мама продолжает тянуть санки по голой дороге, те скрежещут и совсем уж тоскливо становится.
Потом в группу заходишь, какие-то дети на стульчиках сидят, лица у всех постные, некоторые в соплях. Пахнет вермишелью с молоком. Оборачиваешься на дверь, видишь мамину спину — ушла. Бежишь к окну и лбом к стеклу ледяному примерзаешь, а от твоего дыхания стекло прям под носом запотевает тут же. Вдруг видишь маму, машешь ей, машешь, а она даже не посмотрит, спешит очень.
А за завтраком кусаешь масло на хлебе, потому что оно куском замерзшим лежит, и пенка в молочном супе плотная такая, не продырявить ложкой. Остается только в сторону отодвинуть. И на всю группу слышно, как громко ставят стаканы с компотом на стол, и как ложки по тарелкам стучат. И даже тогда ты ешь и продолжаешь спать. Да и на музыкальном занятии поёшь сквозь сон. И на прогулке снеговика лепишь и сонно лопаткой снег утрамбовываешь. Воздухом студёным дышишь. Подмерзаешь.
И так весь день. Чтобы ни делала, все как-то в полусне выходит.
А вечером, когда спокойной ночи малыши заканчиваются, примерно на словах «глазки закрывай, баю-бай» мама строго велит ложиться спать, тут-то сон как рукой и снимет.
Дикое время года. Зима, это как четвертинка аминотриптилина. Даже хуже.
Зачем я его выпила, а?