Раз уж сегодня день писем:
.
«Мне 22 года. Я учился на бакалавриате филологического факультета. До моего поступления студенты учились 5 лет. Сейчас студенты учатся 4 года по урезанной программе, в которой (внимание!) выделяется 2 пары в неделю на физкультуру, что нередко перекрывает по общему хронометражу предметы специальности. Мы изучали всё: экономику, менеджмент, концепцию современного естествознания, изучали ОБЖ и сдавали по нему экзамен. Не в шутку будет сказано, но я также сдавал письменный экзамен по физкультуре (причем, обратите внимание, сдать смог только со второго раза).
Возмущение быстро сменилось иронией. Мы даже в шутку стали требовать пар по ядерной физике: мол, а почему бы и нет? Мы же филологи — на все руки от скуки. Если на русскую литературу в неделю выделяется только две пары, а на язык одну-две, то почему бы не заполнить время еще чем-нибудь тем, что не имеет к нам отношения?
Осознание образовательного апокалипсиса произошло уже при окончании первого курса.
— Вы бакалавры! — говорили нам. По задумке, это должно было звучать гордо. Однако при этом в глазах преподавателей мерцало нечто, что заставляло усомниться в искренности этой фразы. Многие преподаватели даже иронизировали над этим, однако подобная ирония походила скорее на защитную отчаянную реакцию.
Неофиты, прошедшие через систему ЕГЭ, приходят в университет совершенно нулевыми. Вне зависимости от количества баллов. Два года интенсивной подготовки к ЕГЭ превращает школьника в некую амебу с зашоренным сознанием. Нет способности мыслить, рассуждать, говорить, видеть связь между явлениями и вычленять причинно-следственную связь. Нас этому не учили. Нас учили ставить галочку напротив одного из четырех правильных ответов (даже если все четыре неверны или могут быть верными с определенной точки зрения: подобная неоднозначность частенько присутствует в ЕГЭ по истории, который мне „посчастливилось“ сдавать).
Люди приходят именно с этим багажом именно этих „знаний“. Потом они проходят курс обучения и с радостными улыбками на счастливых лицах фотографируются вместе, демонстрируя свои дипломы. Они становятся бакалаврами.
Имеют ли они право улыбаться в этот момент? Имеют. Однако улыбка на лице возникает никак не от осознания собственного положения. Поразительно, но в большинстве случаев за 4 года обучения эти люди не меняются никак. Почему? Потому что бакалавр — это обычный недоучка. Однако „недоучка“ звучит значительно хуже, нежели гордое „бакалавр“. В рыночной системе устройства общества, в котором теперь всё измеряется красивыми глянцевыми словами и торговыми взаимоотношениями, слово „бакалавр“ более „продаваемый“ продукт.
И вот он я — бакалавр. Человек с дипломом, но без навыков и знаний. Можно, конечно, всё списать на мою личность. Мол, каждый сам за себя: ничего не знаешь — ты так учился; ничего не умеешь — ты ничего не делал. И нет гарантий, что заработанный мною красный диплом, будет весомым аргументом. Важно другое! Что осталось кроме этого диплома после четырех лет учебы? Горький привкус пустоты.
Я решил действовать дальше — решил продолжить учебу. Сейчас я поступил в магистратуру. Зачисление происходит только при условии, что я внесу минимум полсуммы за год обучения. Ценник с точки зрения т.н. провинции ощутим. Хочешь, мол, учиться дальше и стать квалифицированным специалистом — плати.
И уже не возмущение в душе — нет. Очередная ирония на уголках губ. И ВУЗ здесь абсолютно не виноват — это не его воля или прихоть.
Однако о чём всё это говорит? Да ровно о двух вещах: 1) специалисты стране не нужны; 2) доступность образования есть, и она на деле оказывается исключительно элитарной: ты из состоятельной семьи с деньгами — добро пожаловать. В противном случае — дорога на кассу в супермаркет открыта. Кстати, на должность кассира с красным дипломом берут вне очереди.
Потом, по окончании, обучения тебя отыщет военкомат и призовет отдать долго родине. И вроде бы совершенно правильный призыв. Да только через призму реальности этот призыв машинально вызывает кривую ироничную усмешку на губах… Система-то новая, а призывы старые. Возникает когнитивный диссонанс.
При этом в голову приходят крайне тревожные мысли. Понятное дело, в нынешнюю систему рыночных отношений филолог специалист задаром не сдался государству. Русский язык, литература, психолингвистика — это не прибыльно. Это не продать. Потому специалист в этой области остается уже скорее как артефакт, памятник, реликт. Вот, мол, посмотрите: был когда-то такой род деятельности в „страшные советские“ времена.
Но тревожно уже становится не за себя. Бывает, думаешь: а вот работают на атомных электростанциях люди. Эти люди должны быть специалистами — верно? И вот приходят на эту самую станцию работать бакалавры, обученные по скоростной методике сокращенного идиотизма. Знаний — ноль, опыта — ноль, понимания ситуации — ноль. Специалисты эти не смогли повысить уровень своего образования, ибо откуда у них на это деньги? А если деньги есть у семьи, то атомная электростанция — это не то место, куда его направят, чтобы стричь деньги.
И ладно я — филолог, которому нет работы. Это незначительный ущерб государству: подумаешь, его гражданин не имеет работы и потому не платит налоги. А специалисты, которые работают на опасных предприятиях, не имея о них полноценного представления? Пусть народ убедится в этом, изучив причины трагедии на ЧАЭС.
Сейчас я смотрю на кадры в системе образования. Все они выходцы еще из старой школы. И обучались выходцами из старой школы. Можно сколько угодно гордиться современными разработками и доработками отечественной оборонной промышленности. Всё это наработки прошлого, которые дорабатываются старыми кадрами.
Кто придет на их место? Мы. Мы — это те, которые не нужны государству, но каким-то чудом смогли прорваться, проклюнуться слабыми ростками через трещину в бетоне и заявить, что мы чего-то там хотим. Я видел студенчество изнутри. Я — продукт современной системы образования. И я бы не хотел, чтобы мое поколение оказалось у руля экономики, образования, политики, науки и обороны…»