И в адресе — семь, и на стрелках часов, лениво ползущих привычным маршрутом,
Всё та же семёрка забралась в апрель, где лист календарный румянится утром.
Когда тебе семь, быть любимым легко, вот так, ни за что, без особых свершений.
И жизнь, точно комикс цветастой волной, взбивается в счастье пузырчатой пеной.

Когда тебе двадцать, так много надежд — зеркальное эхо в родительских душах.
Всё то, что самим довелось не успеть, ты должен нагнать, став быстрее и лучше.
Зажглись маяки — так плыви до конца, сквозь лик изменившие черные волны.
А если на дно, то, конечно, спасут, вот только глазами ужалят — никчемный.

По паспорту — тридцать, раскинулся штиль, ни бури, ни ветра, спокойные воды.
Когда-то казалось — сломался, погиб, теперь это всё лишь оттенки свободы.
Суденышко мягко взрывает волну, компас не собьется с привычного курса.
Тебя начинают любить за покой, за ровность маршрута, успех и ресурсы.

Четвертый десяток приносит уют, и сердце не мечется раненной птицей.
Не все горизонты вместишь на ладонь, тускнеет мечта, что уже не свершится.
Корабль идет вдоль своих берегов, рифмуя волну, точно римский Гораций.
Тебя любят больше, наверно, в ответ, и если в толпе ты сумел затеряться.

Дальнейшие годы текут, как ручей, всё тоньше и тоньше, прозрачней, бледнее.
Корабль неспешно уходит на дно, вобрав весь огонь, что стремился по венам.
Тебя любят снова, как в юные семь, за то, что ты здесь и пока еще дышишь.
А ты вспоминаешь всё то, как ты жил и ради чего всё карабкался выше…

Так страшно однажды зажмурить глаза и вдруг осознать, что стоишь у финала,
И больше не хочешь всеобщей любви, а лучше по-своему прожить всё сначала.