Я тебя отпускала корабликом по ручью,
Объясняла серьезно, что хватит, что не хочу.
Три-четыре минуты грустила, гадая в чью
Разогретую гавань ты чутким уткнешься носом…
И спешила отпраздновать первый свободный день,
Собирая подружек по радости и беде.
Приползала под утро хмельная… а ты сидел
На скамейке несчастный, влюбленный и без вопросов!

Я тебя отпускала синицей и журавлём,
Каждый раз чемодан выставляла в дверной проём
И старалась ругаться нематерно за рулём,
Подъезжая к парковкам столичных аэропортов.
Ты писал, что у Индии мой сокровенный вкус,
Что любимая часть на Иврите зовется «Кус»,
Что вчера [между делом] с дружком покорил Эльбрус…
И являлся под окнами с песней на трех аккордах!

Я тебя запускала ракетой к другим мирам,
Ты вскрывал себе вены и горестно умирал,
Кровь хлестала фонтанами из самодельных ран
И летала по комнате — вроде как невесома.
Мне тебя приходилось стремительно возвращать,
Гладить стрелки-манжетики и наливать борща,
Пересказывать байки о добрых простых вещах,
Подпускать твои руки к своим эрогенным зонам.

А потом я подумала: «Может не отпускать?
Все же мы с тобой оба болеем за ЦСКА,
Золотой на запястьях, серебряный на висках,
Ты меня осчастливишь такую же дорогую!»
И тогда я сказала: «Ну ладно уж, обними,
Мой возлюбленный Царь свою нежную Суламифь…»

И вот только я это сказала… как в тот же проклятый миг…
Ты послал меня к дьяволу и…

и полюбил другую!