Инна Чурикова, Инночка!

Ты прекрасна.

Ты первая.

Коротко о твоей красоте.

Красота спасёт мир. Красота.

Вот она, такая, как твоя, и спасёт.

Несоразмерная.

Не миловидная.

Неослепительная красота, которую любим и которая любит нас.

Красота, вызывающая не восхищение, а любовь. Красота, вызывающая желание — не отойти подальше от греха подальше.

А подойти поближе, к ней поближе.

К этой красоте и молодости.

А если ещё при этом абсолютный талант, временами переходящий в гений.

Который сияет даже в некотором дерьме какого-то фильма.

Ну не обязана женщина предвидеть весьма коллективный результат.

Инна и смешна, и трагична, и умна, и неумна.

И в этом больше, чем во всём остальном.

В этом и то, что исходит от неё самой.

Всё, что светится, скажу красиво, через вуаль авторских слов и через стулья режиссёрских находок.

Она находится одна.

Ей приходится из женщин из всех актрис одной играть и выворачивать душу себе и нам, и не бояться плохо выглядеть, потому что для остальных, с трудом играющих рядом с ней, — это катастрофа.

Чуть хуже выглядеть — это нечем брать. А брать хочется.

А ты берёшь нас сразу и за всё.

И за живое.

И за придуманное.

И как бы актёр ни перевоплощался, мы всегда видим, какой это человек.

Вот видно, кто он.

Куда он помчится после спектакля.

Ну так видно, что хочется дочери запретить и т. д.

И ты видна, Инночка!

И от этого на душе светлее.

Мне много чего дарили, но лучшее — это Инна Чурикова, умеющая слушать.

И в завершение заключения.

Ты будешь вечной.

Тебе терять нечего.

Ты и в молодости была немолодой.

В тебе и тогда не было сокрушительного очарования глупости и кровопролитной кошачьей грации.

Поэтому ты ничего не потеряла.

А приобрела всё!

И оно теперь твоё.