Рассвет

Я всегда встречала Рассвет на крышах города, каждый раз выбирая новую. И, как только кончались крыши в одном, уходила в другой. Это было своеобразной игрой, чем-то вроде пряток, ведь ему всегда приходилось искать меня, а мне — искать новое место. Так я могла узнать город лучше, петляя по его улицам, выискивая очередную крышу для встречи. Порой мы не виделись лишь из-за пасмурной погоды, но это было редкостью, и каждое утро, оставляя квартиру, я торопилась на встречу с ним.

Наше первое знакомство помню так, будто оно было вчера, хотя прошло уже почти девять лет. Такое не забывается. Это было жаркое лето, родители отправили меня к бабушке. Она была из тех редких людей, что умеют каждый день наполнить каплей волшебства. О некогда огненном цвете волос (а я всегда верила, что все рыжие люди — волшебники) напоминали фотографии в её старых альбомах да веснушки, которых с годами стало лишь больше, в глазах до сих пор загорались порой озорные искорки. У неё, казалось, было всё, что ни попросишь, словно по волшебству она доставала откуда-то конфеты или коробку цветных карандашей, и всегда у неё оказывалось именно то, что было нужно. Теперь-то я не сомневаюсь, что и она была с ним знакома, но обо всем по порядку.

Однажды я, начитавшись книжек, решила спать в палатке снаружи. Бабушка как всегда выудила её откуда-то неожиданно для меня и помогла собрать. А потом, накормив ужином, отпустила во двор. Я с предвкушением забралась в убежище и, высунув голову наружу, начала считать звезды. Конечно, мне говорили, что их невозможно сосчитать, но я не верила, а потому при любой удобной возможности начинала подсчет, надеясь, что стану первым человеком, сосчитавшим их все. За этим занятием так и уснула головой наружу. Может, заберись я тогда в палатку, ничего бы и не произошло, а потому можно назвать всё произошедшее чистой случайностью. Но бабушка всегда говорила, что случайности не случайны, и я ей верила.

Проснулась я от того, что над ухом назойливо пищал комар. Это, пожалуй, не самый лучший звук, а потому пробуждение было быстрым. Выбравшись из палатки, я тут же начала махать руками, отгоняя насекомое, когда увидела алеющую полоску над горизонтом. Бабушкин домик располагался на пригорке, с которого открывался вид на кажущиеся бескрайними поля, и над ними начинало подниматься солнце.
Это был первый рассвет в моей жизни. Когда я просыпалась летом или весной, солнце уже было в зените, а зимой — ещё и не думало всходить, потому зрелище меня поразило. Стремясь увидеть как можно больше, я, захватив печенье, которое мне с собой дала бабушка, вскарабкалась на дерево, ветки которого были как будто созданы для того, чтобы на них сидеть.

Небо покраснело у земли, еще сохраняя сверху синий цвет, но с каждой минутой чернила убывали и появлялись новые цвета, а лучи рвались из-за горизонта, расцвечивая красками облака. И, как только показался ярко-оранжевый краешек солнца, какой-то озорной луч ударил мне прямо в глаза, ослепив ненадолго. А когда звездочки перестали плясать перед глазами, рядом уже кто-то был.

— Привет, — звонкий детский голос прямо над ухом.

Я обернулась и увидела сидящего рядом мальчишку. Он, конечно, мог быть сыном кого-то из соседей и забраться на дерево, пока я любовалась встающим солнцем. Однако он сидел на краю большой ветки, а я — почти у ствола — и вряд ли не заметила бы, залезь он сюда.

Внешне мальчишка выглядел лишь слегка необычно: смуглый и загорелый, он был одет в свободную рубашку с кожаным поясом и потертые песочного цвета штаны с дыркой на одном колене, ноги вовсе были босыми, на голове красовалась копна рыжих волос, которые неожиданно переходили в длинную косу. Лицо все было усеяно веснушками, в светло-карих, почти желтых, глазах горели такие же, как и у бабушки, озорные огоньки…

Взглянув на волосы, я подавила смешок:
— Мальчик, вроде, а с косичкой.
— Чего смешного, — надулся тот, — как будто нельзя. Хочу и заплетаю.
Мне сразу стало стыдно:
— Извини, я просто ни разу такого не видела. И вообще, давай знакомиться. Меня Света зовут, а тебя? — протянула я руку.
— Вот совпадение, — вдруг улыбнулся мальчишка, — Наши имена чем-то похожи, потому что меня зовут Рассвет.
Вспомнив, что захватила с собой лакомство, я достала из кармана печенье и предложила новому знакомому. Он принял его и захрустел.
— Спасибо. Очень вкусно, — улыбнулся Рассвет.
Пока он поедал угощение, я ещё раз осмотрела его и заметила, что и руки у него все в веснушках.
— Вот везет, — вздохнула, — у всех рыжих веснушки есть, кроме меня. А так хочется. И пусть даже рыжей-конопатой будут дразнить, мне всё равно.
— А давай я тебе подарю, — вдруг ответил он и, хитро улыбнувшись, попросил: — Закрой глаза.
Я тут же крепко зажмурилась, потому что считала, что иначе чуда не произойдёт.
Щёк и носа будто коснулся тёплый ветер.
— Ну всё. Готово! Открывай.
Он так же сидел рядом и улыбался. Я потрогала лицо, но, конечно же, ничего не ощутила и решила сбегать за зеркалом. Крикнув: «Сейчас приду», я спустилась с дерева и направилась к дому, но на полпути он окликнул меня:
— Давай завтра тоже встретимся.
— Хорошо, — кивнула я.

Забежав в дом, сразу поспешила к зеркалу и чуть не рассмеялась от радости: всё лицо осыпали веснушки, прямо как у бабушки. Выбежав во двор, я направилась было к дереву, чтобы спросить мальчишку, как он это сделал, но там никого не было. Солнце уже взошло. Бабушка, встав, удивилась моим неожиданно появившимся веснушкам, но, услышав о подарке Рассвета, тут же успокоилась. И я попросила её испечь ещё печенья.

Летом солнце просыпается рано, а потому приходится вставать, когда небо у горизонта только-только начинает светлеть. Ведь нужно ещё позавтракать, умыться и найти новую крышу. А потому сегодня я встаю около трех утра и, закончив все утренние мелочи, выскальзываю на улицу. В городе тихо и свежо, многие спят, хотя кто-то, возможно, до сих пор не сомкнул глаз, а кто-то, как и я, наоборот — проснулся. Во дворах совсем пусто, лишь сверчки стрекочут да просыпаются ранние пташки. Закрыв глаза, я кручусь на месте, чтобы определить, в какую сторону идти сегодня. И, закончив этот нехитрый ритуал, отправляюсь на поиски.

Не всегда легко находить новую крышу, то лестница пожарная высоко, то вовсе её нет, а то и заметит кто — и тогда уж… Но в этот раз все проходит гладко. Это серое длинное здание с плоской крышей, что расположилось своим фасадом как раз на восток, словно нарочно. Забравшись по пожарной лестнице, ступаю на прохладные бетонные плиты, расстилаю взятый дома плед, надеваю солнечные очки и принимаюсь ждать.

И вновь алеет небо, и вновь лучи раскрашивают облака. Всё как тогда, но всё же немного по-другому. И каждый раз одновременно похож и не похож на предыдущий, и это зрелище никогда не надоест.

А потом он появляется, в этой своей неизменной рубахе с кожаным поясом и песчаного цвета штанах, дырок на которых с каждым годом прибавляется. Коса его стала лишь длиннее и змеёй волочится по крыше, на веснушчатых руках он держит солнечного зайца, а еще один сидит у него на плече. Рассвет всегда выглядит на столько же лет, что и я. Видимо, чтобы, общаясь с ним, я не чувствовала неловкости.

— Доброе утро, Светик, — произносит он и садится у края, свесив ноги.
Я смеюсь, завидев рыжую щетину, и он, как всегда, дуется — сущий ребёнок.
— Доброе, Рассвет, — приветствую его, протягивая так полюбившееся с тех самых времен печенье, которое в то же лето научилась печь.
Пока он хрустит им, я думаю, о чем поговорить, и быстро нахожу тему:
— А сколько тебе лет на самом деле, давно хотела узнать?
Он хмурит лоб, задумавшись, поглаживая умостившегося на руках зайца:
— Ну-у… довольно много. Солнце ведь ещё до людей появилось. Очень-очень давно. Но нет. Меня тогда не было… — вдруг обрывает он.
— Как же так? — удивленно спрашиваю.

А он почти сразу же отвечает:
— Когда появился первый волшебник. Он позвал меня, и тогда я понял, что я есть. Это звучит странно, наверное, — склонил он голову, — но всё так и было. А потом появились поэты. Они писали обо мне стихотворения. И с каждым днем я обретал себя. Их мысли и слова меня оживили. И я показывался им иногда, но меня принимали за простого человека, а потом у них появлялись рыжие дети…

Я прикасаюсь к волосам, которые стали рыжими с возрастом. Он это замечает и улыбается:
— Твой папа видел меня однажды, еще мальчишкой, но подумал, что это были лишь его детские фантазии и забыл, — он вздыхает.
— А бабушка? — спрашиваю я, вспоминая, что огненным цветом волос меня наградили отцовские гены.

Он молчит, смотрит на небо. Осталось совсем немного — и солнце взойдёт, а потому начинает говорить:
— Знаешь, когда я увидел тебя, я подумал, что это она вновь стала ребёнком, ведь мы часто встречались — она всегда вставала ни свет ни заря. Понимал, конечно, что так не бывает, но ты ничуть не хуже.
— А правда, что все рыжие — чуть-чуть волшебники? — неожиданно для себя спрашиваю я.
— Правда-правда, потому что я дарю им каплю своего солнечного волшебства, — улыбается он и, вновь посмотрев на горизонт, встаёт, собираясь прощаться.
— До завтра, Светик, — он снимает солнечного зайца со своего плеча и сажает на моё, отчего глаза немного слепит. — И да… давно хотел спросить, с братом моим не прочь познакомиться?
— С братом… — удивляюсь я и беру зайца на руки.
— Ага. Его Закат зовут, — говорит Рассвет и растворяется, услышав моё тихое «да».