«В тумане угольном, чёрном мареве
услышишь крик мой —
не верь ему.
я буду звать тебя, словно раненый
зовёт Аида, кривясь от мук.
я буду петь тебе мёртвой радугой
про жажду ливня в июльский зной.
но ты не верь мне.
беги
и радуйся,
что ты не стала
ещё
одной…"
I.
Ложится полночь на веки города,
раскрасив тушью ресницы стен.
пространство, крытое лунным пологом,
искрится холодом в темноте.
дома с оттенками алюминия
молчат.
и пахнет гнилой листвой.
а по пустынным проспектным линиям
плетётся бледное существо.
ни человек, ни зверьё, ни птица он,
а очень странный людской подвид:
чтоб жить, он должен питаться лицами,
сердцами, плотью в чужой любви.
когда над городом привидением
ползёт немой полнолунный плот,
он покидает свои владения,
чтобы полакомиться
теплом.
ах, сколько поймано было с бедами
девичьих талий в его капкан…
шепча про чувства губами бледными,
он прижимал их к своим рукам.
и, с пустотой серых глаз кладбищенской,
клыками похоти в темноте
остервенелым,
безумным хищником
впивался в мякоть горячих тел
и ел их внутренность, с чёрным голодом
кормя свой полый душевный рот.
покуда ночь над пустынным городом
не погружалась в рассветный ров.
а после:
сплюнув остатки нежности,
поцеловав разветвленье рук,
он удалялся с глазами снежными,
оставив выпитый спящий труп.
оставив озеро смятой простыни
и тихо тонущий в нем фужер
любви и чувств окрылённо-родственных,
он уходил, забывая жертв.
он уходил,
начиная заново
молчать и ждать полнолунный гонг.
*
Вот здесь бы титры пустить да занавес…
но только повесть-то
о другом.
II.
Ложится полночь на веки города,
раскрасив тушью ресницы стен.
пространство, крытое лунным пологом,
искрится холодом в темноте.
дома с оттенками алюминия
молчат.
и пахнет гнилой листвой.
а по пустынным проспектным линиям
плетётся бледное существо.
плетётся тенью шагами вялыми,
твердя под нос вереницы слов:
«будь проклят день, когда я обнял её,
решив полакомиться теплом.
да будут прокляты те созвездия,
что подтолкнули её ко мне!
…аллеи спали.
немыми песнями
ласкали город сверчки огней.
я шёл в тумане фантомом сгорбленным.
луны бутон оплетал мой путь.
безумный голод зудил под рёбрами —
хотелось съесть хоть кого-нибудь.
и вот у сквера с пустыми гнёздами
я повстречал её стан из роз.
она стояла, смотря на звёзды, и про что-то пела себе под нос.
я подошёл к ней шагами прочными.
сказав «привет», заманил в игру.
потом всё было, как с теми прочими:
улыбки,
жесты,
касанья рук.
прогулки в сером сопящем городе.
и блики слов под холодный смог.
квартира.
взгляды.
я был так голоден.
но я не съел её.
я не смог.
клыки желанья просили мякоти.
но что-то сбило былой азарт.
в груди все таяло нежной слякотью.
хотелось просто смотреть в глаза.
хотелось просто всю жизнь быть вместе и окутать лаской, как мягкий бинт.
да будут прокляты те созвездия,
что научили меня
любить."
…
*
«В тумане угольном, чёрном мареве
услышишь крик мой —
поверь ему.
я буду петь тебе пряной арией
про то, как гвозди в грудине жмут.
я буду ждать тебя в каждом адресе,
как ждут руки в роковых песках.
но ты забудь всё.
беги
и радуйся,
что я не стала тебя
искать…"