Горят города по пути этих полчищ.
Разрушены села, потоптана рожь.
И всюду, поспешно и жадно, по-волчьи,
Творят эти люди разбой и грабеж.

Но разве ж то люди? Никто не поверит
При встрече с одетым в мундиры зверьем.
Они и едят не как люди — как звери,
Глотают парную свинину сырьем.

У них и повадки совсем не людские,
Скажите, способен ли кто из людей
Пытать старика на веревке таская,
Насиловать мать на глазах у детей?

Закапывать жителей мирных живыми,
За то что обличьем с тобой не одно.
Нет! Врете! Чужое присвоили имя!
Людьми вас никто не считает давно.

Вы чтите войну, и на поприще этом
Такими вас знаем, какие вы есть:
Пристреливать раненых, жечь лазареты,
Да школы бомбить ваших воинов честь?

Узнали мы вас за короткие сроки
И поняли, что вас на битву ведет.
Холодных, довольных, тупых и жестоких,
Но смирных и жалких, как время придет.

И ты, что стоишь без ремня предо мною,
Ладонью себя ударяющий в грудь,
Сующий мне карточку сына с женою.
Ты думаешь, я тебе верю? Ничуть!!!

Мне видятся женщин с ребятами лица,
Когда вы стреляли на площади в них.
Их кровь на оборванных наспех петлицах,
На потных холодных ладонях твоих.

Покуда ты с теми, кто небо и землю
Хотят у нас взять, свободу и честь,
Покуда ты с ними ты — враг,
И да здравствует кара и месть.

Ты, серый от пепла сожженных селений,
Над жизнью навесивший тень своих крыл.
Ты думал, что мы поползем на коленях?
Не ужас, — ярость ты в нас пробудил.

Мы будем вас бить всё сильней час от часа:
Штыком и гранатой, ножом и дубьем.
Мы будем вас бить, глушить вас фугасом,
Мы рот вам советской землею забьем!

И пускай до последнего часа расплаты,
Дня торжества, недалекого дня,
Мне не дожить, как и многим ребятам,
Которые были не хуже меня.

Я долг свой всегда по-солдатски приемлю,
И если уж смерть выбирать нам друзья,
То лучше чем смерть за родимую землю,
И выбрать нельзя…