...ни в чем, никогда и никому из тех, кто говорил о любви — прощения не было. ....
… Люди обнимаются так, как обнимаются на прощание, чтобы остановить небытие, тянут друг к другу руки «поверх явной и сплошной разлуки», выражаясь словами Цветаевой.
… Вот и Пикассо о том же: мужчина и женщина прижались друг к другу, словно прячутся друг в друге;
Так нельзя нарисовать нарочно — не существует приема, как передавать экстатическое состояние преданности, нет такого трюка в рисовании; надо почувствовать скоротечность жизни, беспощадность бытия, бренность любви — и тогда отчаянное объятие получается само собой. Вот Хемингуэй так чувствовал — и простыми словами передавал безоглядную страсть на краю беды, во время войны. И Пикассо умел сделать так, что от простых красок и простых линий перехватывает дух.
* * *
Искусство живописи имеет такое свойство — превращать предмет в символ, иногда помимо воли автора. Чем убедительнее и плотнее образ — тем более универсально его значение, когда находятся точные линии — это неизбежно ведет к обобщению высказывания.
* * *
Так произошло по законам искусства: гений не может быть грязным. Впрочем, гений был одновременно живым человеком — а живому человеку припомнили, что в жизни он не сумел защитить всех. А уж общественными правилами он точно пренебрегал. Стали говорить о последних картинах Пикассо — на них объятия уже выглядят предельно эротично: написанные восьмидесятилетним стариком сцены любви стали трактовать как выражение старческой похоти, как проделки сатира. Но и эти скабрезные картины были «любовью вопреки» — вопреки возрасту, наступающей дряхлости, бессилию, смерти. Это тоже было сопротивление небытию — и, когда старик, коему положено быть немощным, сжимает в объятиях женщину — из последних сил, вопреки здоровью и законам природы — это тоже битва за свободу.
Но Пикассо именно этой всепоглощающей, вечно горящей свободы и не прощали; ни в чем, никогда и никому из тех, кто говорил о любви — прощения не было. …
Максим Кантор. «Чертополох» — Пикассо