Письмо (ответ Билла)
Ну, здравствуй, Маня. Долго ждал письма —
искал всё время между писем прочих.
Твои слова и подзабытый почерк
былое растревожили весьма
внутри неисправимого повесы,
который стал заметно меньше весом
в политике, и даже в телесах.
Давненько твой слуга для телептах,
слетавшихся к нему, неинтересен.
А из друзей — остался саксофон,
он верует в неспетость наших песен,
и не продаст за пару баксов он,
как, впрочем, и за пару миллионов.
Да и за сто, в отличие от оных…
Костей не ломит перемытых, да_
всё глубже метастазы ностальгии —
я часто вспоминаю нас такими,
какими были, Маня, мы тогда —
намного безрассудней и моложе.
Меня же совесть постоянно гложет
за то, что запер сердце на замок,
за то, что помешать, увы, не смог
тебя к чертям отправить в захолустье.
А если честно, что ни говори —
повёл себя, как негодяй и пусть я_
подлец, но где-то глубоко внутри,
в моей душонке индевело-стылой,
надежда теплится, что ты — простила…
Какая, Маня, гордая ты всё ж —
ютишься в этой… вспомнил! — коммуналке.
Я говорил, что для тебя не жалко
мне ничего — но ты же не возьмёшь…
Когда покинешь, наконец, Челябинск,
суровый уголок земли, чьи хляби
известней даже, чем метеорит,
в них угодивший? Время говорит,
что из него мнемолог никакущий —
и память всё хранит. Не побороть…
Вернись, не обещаю райских кущей,
но — чем смогу.
Храни тебя Господь.
Прости, что вышло муторно и длинно.
Привет из Вашингтона.
Твой Билл Клинов.