Дом престарелый даже стоял с трудом,
Всеми забытый, по дряхлому виду судя.
…Стоило ей войти, напевая, в дом —
Дом полюбил её всей деревянной сутью.
Печка чихнула, выплюнув чад и дым,
Ставни моргнули, отряхиваясь от пыли.
Глядя на мир сияюще-молодым
Взглядом, поверить не мог, что его купили.
Дом восторгался — преданный моногам —
Той, что смогла помочь ему обновиться.
Тихо визжа от восторга, к её ногам
Ластился каждой надраенной половицей,
Если она творила на кухне щи,
В тонкую вазочку ставила ландыш поздний…
Дом, хоть с трудом, случайных её мужчин —
Сердцем скрипя, но стараясь не строить козней —
Тихо терпел, отчаянно выносил.
«Дом! — говорила она, - и опять нас трое!»
Дом её ждал изо всех деревянных сил,
Больше, чем тех, кто когда-то его построил.
Ночи сырели. Частил по его щепе
Лиственный шорох и яблочный стук зловещий.
…Утром она второпях протопила печь
И в чемодан аккуратно сложила вещи.
Возле калитки призывно взревел мотор,
Чей-то настойчивый голос воскликнул «Ну же!»
Шамкая вдруг пересохшим от ветра ртом,
Дом осознал, что опять никому не нужен.
«Ты не грусти, — прошептала она, — поспи!
Отпуск закончен. До следующего лета!»
Дом, собачонкой, оставленной на цепи,
Тонко скулил и рвался за нею следом.