Ольга выглядела вполне прилично, не смотря на полное отсутствие косметики. Можно сказать, была хорошенькой. И не скажешь, что в остром женском отделении лежит. Если смотреть исключительно на лицо, разумеется. И не читать истории болезни. И не говорить с лечащим врачом Оленьки — именно так ласково её и называл Егор Андреевич. Не удивительно, особенно если учитывать ангельскую наружность девушки. Золотистые вьющиеся волосы (тёмные корни уже видны, голова немытая, три злорадных «ха-ха»), огромные синие глаза (в обрамлении не менее синих кругов).

Жалости я к ней не испытывала. Что поделаешь — издержки профессии. Психолог — это, конечно, не врач-психиатр. Но поработай пять лет в остром отделении — всякая жалость отвалится. А если вдруг не отвалится — сам ляжешь «отдыхать», притом надолго.

«Кукушка» у Оленьки, судя по всему, «поехала» на фоне нагрузок в меде, усугублённых несчастной любовью. Впрочем, шизофрения — дама хоть и загадочная, но приход её неотвратим. Вопрос только в том, когда и при каких обстоятельствах наступит дебют.

Оленьке с обстоятельствами не повезло. Не заметили вовремя соседки по комнате, проворонили преподаватели (впрочем, с них-то мало что можно взять) странное поведение, предшествовавшее острому началу заболевания.

Началось всё с того, что Оленька заколола своего бывшего парня, разделала, разбросала расчленённый труп по квартире. И глаза его съела, ага. Отличная такая «Оленька», сдохнуть можно от умиления (главное, не в прямом смысле). Милицию девушка вызвала сама и сходу начала рассказывать, что сделала это не она и зверское убийство целиком и полностью на совести чудовища. Так что поехала туда заодно и психиатрическая бригада. Увезли Оленьку в больницу, на экспертизу (симуляцию никто не отменял), на всякий случай связав. Здесь она и осталась.

— Здравствуйте, Ольга, — я хранила спокойно-добродушное выражение лица. С душевнобольными иначе работать нельзя. — Как самочувствие сегодня?
— Здравствуйте, — девушка, казалось, смущалась. Странно, учитывая и описанное уже в истории болезни уплощение аффекта, и нейролептики, которыми Оленька была обдолбана не до обильного, конечно, слюноотделения и тотальной неподвижности, но близко к тому.

Кажется, она хотела ещё что-то сказать. Что-нибудь о самочувствии. Или о том, как ей инопланетяне транслируют информацию с Венеры в левую пятку. Однако не сказала. Обернулась к окрашенной в нейтрально-голубой цвет чуть облупившейся возле самого плинтуса стене. Громко шикнула.

Санитары стояли вполне расслабленно. Призыв углов к тишине — это ещё не попытка убить психолога при помощи карандаша, истории болезни и папки с картинками для тестирования интеллекта (запрос был уточнить сохранность).

— Плохое чудовище! — возмутилась Оленька на угол. — Плохое чудовище! Видишь же, я тут разговариваю, а мешаешь. Извините, — продолжила она, не понижая голоса, не меняя интонации, но быстро-быстро, — Вы его не видите конечно. Его, знаете, можно увидеть только если поверишь в него. Если очень-очень захочешь, чтоб он появился… но я не могу его прогнать, правда не могу. Он ведь хороший, отомстил за меня…
Ну и какого маракуя ей консультацию назначили? Острый бред же с галлюцинациями. Как тут обследования проводить, спрашивается? Нет, я-то заключение напишу, вопрос в том, что опять с Егором Андреевичем полаемся. По поводу того, в какое место он смотрел, когда назначал консультацию. И по поводу наличия хотя бы одной извилины у Егора Андреевича тоже.

— Ольга, извините, давайте поговорим в другой раз, — с ходу сказала я. Можно, конечно, и послушать всякие забавности о «чудовищах». Только пользы от этого меньше, чем от Жоры, моего кота. Тот, скотина, хоть и гадит где попало, и по столам лазит, и корм жрёт исключительно дорогой, но, по крайней мере, мурчит и даёт себя гладить.

— Ничего, конечно, я всё понимаю, это выглядит так, будто у меня галлюцинации, а психолог… — Оленька не закончила, снова уставившись в угол. Напряжённо так, будто пыталась в невидимом монстре дыру просверлить.

Санитары вывели девушку, не получив даже лёгкого намёка на сопротивление.

Я проводила их взглядом, не в силах скрыть удивление, смешанное с любопытством.

***

— Не рыпайся, а то рожу тебе всю порежу, — пробормотал мужской голос. По идее, он должен был казаться грозным и низким. Однако вышел у неизвестного козлиный фальцет.

Я задумчиво поглядела на очертания фонаря. В парке у нас они горели на моей памяти аж один раз. Когда в город президент приезжал. Впрочем, я относительно неплохо вижу в темноте, лучше среднестатистического человека.
Нет, страшно не было, не смотря на нож приставленный к горлу (явно тупой; и нож тупой, и его владелец тупой, а, кроме того, невезучий).

— Нагибайся и снимай штаны на, — продолжил обладатель фальцета.

Я хмыкнула. А мама говорит, постарела ты, подурнела, и морщинки вокруг глаз, и целюллитом попа обросла. Тридцать лет скоро стукнет, давай быстрее замуж, а то и сейчас мало кому понравишься уже, а ещё годик выждешь — и всё, ни один мужик не возьмёт. Ан нет, находятся ещё желающие.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась я. Спокойно. Расслаблено. Даже с пренебрежением, хоть и не стоило так делать.
— А тебе зачем, сука? — вторая рука насильника нашла мои волосы, вцепилась в них.

«Надо ж знать, как о тебе заупокойную заказывать», — вертелось у меня на языке. Однако сказала — нет, проворковала, — я совсем другое:
— Котик, ну я не могу с мужчиной, не зная имени.

Насильник смолчал, явно удивлённый. Только ветер нарушал тишину, шелестя июньской густой листвой деревьев.

Ну ладно, не сказал имени — так и не сказал. Тебе же хуже, мальчик мой. Тебе же хуже.

— Рйанэе-кха, выходи, — прошептала я одними губами.

Силуэт, возникший перед нашим тандемом «психолог-маньяк», человеческим не был. Хоть бы потому, что и в сумраке ночного парка можно было рассмотреть очертания витых рогов, и острые шипы, растущие из плеч создания. Ну и ещё размер важен — «нечто» было раза в полтора крупнее меня.

Неудавшийся насильник впал в ступор. Но спасибо, что хоть волосы мои отпустил. Минута, тянувшаяся бесконечно-долго, кажется, для всех участников этого кошмарного и безумного действа была прервана неожиданно. Существо коротко и басовито рыкнуло. Обладатель плохого голоса и плохого ножа бросил оружие и, пытаясь кричать — вместо крика выходило нечто среднее между стонами и икотой, — побежал прочь.

Я отступила в сторону, наблюдая. Успела даже закурить, любуясь результатом совместных наших трудов.

Существо нагнало маньяка в четыре коротких прыжка. Повалило на землю. Вот тут-то у него голос и прорезался. Такой, что хоть сиреной подрабатывай — зычно кричал, с чувством. Жаль, недолго. Душераздирающий, отчаянный вопль перешёл в бульканье и оборвался быстро, что, впрочем, хорошо. Не хватало только собрать здесь какую-нибудь пьяную компанию и пару собачников вдобавок.

Чудовище подняло безжизненное тело и легко, точно это труп крысы какой-нибудь, закинуло его в кусты одной левой когтистой рукой. Уже по-человечески, на двух ногах подошло ко мне.

— Дались тебе эти маньяки, — проворчал Рйанэе-кха, приобнимая меня когтистой пятернёй.
— Сами виноваты. Всем пятерым нравилось насиловать девушек, что как бы нехорошо. Мне нравилось и нравиться чувствовать себя неизвестным героем, избавляющим город от зла. Результат взаимодействия супероружия героя и зла очевиден, — я пожала плечами, затягиваясь. Совесть меня не мучила. — А ты мне футболку, между прочим, опять в крови измазал.
— Тут до дома пару шагов, — монстр сверлил меня неодобрительным взглядом. Его лицо с острыми, резкими чертами сейчас исказила явно виноватая гримаса (в этом я была более чем уверена, хоть и не видела точно). — А в подъезде всё равно нет никого, поздно же. И лампа не горит.
— И врут календари, — со смешком добавила я.
— Ничего смешного. Тебе следовало бы заканчивать с этой… охотой.
— Почему?
— Потому, что я тебя люблю и волнуюсь. Помнишь, два года назад тот лысый тебя вообще сначала по голове огрел? Ты еле призвать меня успела…
— Не нуди.

Монстр тяжело вздохнул. Слишком долго, слишком хорошо Рйанэе-кха знал меня, чтоб пытаться спорить дальше. Да, его никогда не устраивало то, чем я занимаюсь изредка. Но он смирился, как и я смирилась с его внезапными появлениями, привычкой есть по ночам борщ прям из кастрюли и тем, что пока я на работе он в основном занимался диспутами на форумах и игрой в «танки». Если был дома, разумеется, а не отлучался по своим монстрячьим делам. Он, кстати, достаточно ловко управлялся с клавиатурой и мышкой, не смотря на длинные и острые когти.

— Что с трупом делать? — поинтересовалось чудовище после недолгого молчания.
— Думаю, здесь оставим, как всегда.
— А, может, мне его съесть?
— Во-первых, в нашем районе трупы с парочкой ножевых — не редкость. Во-вторых, дома ещё полкурицы. И макароны. И салат, — я погладила свободной рукой Рйанэе-кха по предплечью. Осторожно, так, чтоб не напороться на шип. Острые у нас всё-таки отношения… — Тебе мало, душа моя? Да и вообще, твоё «съесть» в основном начинается и заканчивается глазными яблоками…
— Ну, знаешь, крем из торта любят все. А вот корж… ну ладно, не буду я его есть. В самом деле, труп с пятью ножевыми, — чудище демонстративно пошевелило когтями на моём плече. Так, будто играло на пианино. Однако он даже не оцарапал меня. Видимо, вправду любил и любит, — это менее подозрительно.
— Молодец. Хороший монстр.
— Издеваешься, милая?
— Конечно издеваюсь. Я занята издевательством большую часть своего времени. Жить без этого не могу.

Монстр наигранно вздохнул.

— Ну не обижайся, — я ткнула его точно меж рёбер — человеческой одежды он не носил, так что целиться не трудно — отчего Рйанэе-кха аж дёрнулся. — Честное слово, это был последний маньяк.
— До появления следующего, — монстр вздохнул чуть менее наигранно. — Ты скоро загонишь себя или в гроб, или в уютную одноместную палату в родной психушке.
— Не загоню, — тут-то я внезапно и вспомнила Оленьку. И сожранные ей глаза. Якобы ей сожранные. Спросить, по правде сказать, я хотела ещё дома. Но не сложилось. — У меня тут вопрос назрел повышенной важности. Есть у нас одна пациентка — сегодня привели на консультацию, с виду дебют шизофрении, но…

Историю Оленьки я изложила коротко, но обстоятельно, уже на ходу (торчать рядом со свежим трупом глупо, а моего монстра другие люди всё равно не увидят, если мы оба, конечно, этого не захотим), умудрившись попутно выкурить ещё одну сигарету. Рйанэе-кха почесал острый подбородок, над чем-то напряжённо думая.
— Знаешь, похоже, что она не сумасшедшая, эта ваша Оленька. По крайней мере, не была сумасшедшей, когда к вам попала, — сказал он наконец. — Глаза, разделанное тело…

— Это не всё. Когда её выводили, я мельком, можно сказать, боковым зрением, увидела кого-то… или что-то. На тебя, вроде, совсем не похоже. Оно было кривым каким-то и вроде бы мохнатым.
— Если кривое и мохнатое — то это Жора. Он тебе пытался телепатически напомнить, чтоб ты нормального корма купила. А если серьёзно, то очень похоже. Правда, меня смущает это «пока не поверишь — не увидишь». Но всякое может быть. Захотела отомстить хахалю. Отомстила. А что дальше делать не знает, вот и задала ограничения и для самой себя, и для своего спутника. А помнишь, как у нас это было?
— Помню, — я улыбнулась — себе прошлой, верещащей от того, что пятерня, высунувшаяся из-под кровати, ухватила меня за ногу. Себе, пятнадцатилетней и верящей в сказки. Преимущественно страшные. Что поделаешь, ярко выраженный творческий тип — одно не понятно, зачем я пошла в клинические психологи. — Надо очень сильно поверить или очень сильно захотеть. Хорошо, что я верила не в то, что ты меня сожрёшь, а в то, что просто схватишь. А всё, что будет после, есть тайна покрытая мраком. Про ограничения и то, как они работают, ты мне уже сам объяснял.

Рйанэе-кха мило улыбнулся, демонстрируя острые зубы — это я отчётливо видела; из парка мы уже вышли и пустынная улица, окружавшая нас, была размежевана оранжевым светом фонарей.

— Объяснял. После того, как чаем с коньяком отпоил. Хорошо, что ты не только смогла, но и захотела слушать. Оленька же явно не хочет. Надеюсь, ты не собираешься ей втихую объяснять, что она нормальна и показывать меня?
— Ага. Видишь, уже халат надела и бегу, — я фыркнула. — Оленька, похоже, уже и сама «поехала». Кроме того, у многих есть свои чудовища. Но немногие могут совладать с ними. Это грустно, но случается.

— Я б иначе сказал. У многих есть чудовища. Но немногие могут совладать с собой и узнать, зачем именно чудовища нужны.

Я кивнула и свернула в ближайший тёмный двор, увлекая Рйанэе-кха следом. Мы в основном ходили дворами после «охоты». Он имел дурную привычку лезть обниматься даже перепачкавшись по самые острые уши, по самые витые рога в крови. Впрочем, я не сердилась. Как и он не сердился на то, что зимой я курю в квартире.
— А все «зачем», все смыслы, — добавила я, — определяем только мы, люди.