Опускаю руки в струи снега…
Он идет с безумной высоты,
опускаясь свадебно, несмело,
на дома, на темные мосты.
Этот снег чудак. Он самый первый.
Самый-самый белый, как Любовь.
Ветер спрятался за белым деревом
и щенок у дерева оглох…
Он сидит, чернеет, смотрит в небо,
от снежинок не уводит нос.
Думает, наверное, (наверно!):
«Сколько белых мух! Сколько стрекоз!»
Я беру снежинку, как ромашку…
«Любит ли, не любит»…-ворожу…
… показать весь текст …

Какою грустью, жалостью повеет,
когда увидишь вдруг, как у дорог,
в темно-зеленой вышине деревьев
зажжется первый золотой листок!
И задрожит, как будто бы сквозь слезы…
И мама, обернувшись на меня
посмотрит вдруг так больно и тревожно,
как никогда до нынешнего дня…

От снегопада все оглохло,
как будто выключили звук.
Исчезли возгласы и вопли,
и скрип шагов, и взмахи рук.
На зданиях исчезли крыши,
к закату в сторону одну
машины двигались неслышно
пунктирной линией в снегу

Я слушал, затаив дыханье,
как платья легкое шуршанье
за вашими шагами шло…
Как будто зверь за вами крался…
Я так боялся, так боялся,
что прыгнет он! Но все прошло.
И вы уже остановились,
на вашем платье бледный вырез
блеснул серебряным веслом…
Ах, месяц, молодой чудак!
Как губы ваши улыбались,
глаза блестящие смеялись, —
то был любви печальный знак…

Ветхий домик с озябшей крышей,
что вдруг окна твои загрустили?
Или чувствуешь ты, как мыши
все завалинки попрорыли?
Как давно на твоем крылечке
не сидел, не стоял босым…
Как давно привидения-печки
не вдыхал я кудрявый дым!
За твоею белой стеною
огородным солнцем над грядкой
осыпает подсолнух зноем
ту траву, что щекочет пятки…
Ветхий домик с озябшей крышей,
что вдруг окна твои загрустили?
… показать весь текст …