«that the cracks in your smile are beginning to show»
archive

отказ

просыпаешься утром, встаешь с постели, от холода морщась, и ставишь чайник. это бессонница, в самом деле — от недосыпа всегда качает, от недосыпа всегда так плохо, ты полуночник, тебе ль не знать. именно так грудь болит на вдохе, нужно всего-лишь немного сна.
тапки, халат и зубная паста, надо кота покормить еще. зеркала нет, его нет и баста, будильник звенит, отбивает счет. мелочи: надо почистить туфли, надо поставить себе «Пилот». сухо на улице? нет, не сухо, кажется, ночью опять лило.

(позже — автобус, чужие сумки, кое-как втиснуться и стоять, а на работе — статейки, скука, дракон не побит, да и принц не взят; зайти в магазин, ужаснуться суммам, ехать домой, ненавидеть всех.
все, что угодно, лишь бы не думать.
лишь бы не думать о ней совсем)

агрессия

хочешь кричать, но не издаешь ни звука,
чуешь, как боль сжимает тебя в кольцо.
ты понимаешь, что хочешь сломать ей руку,
ты понимаешь, что хочешь разбить лицо —
пусть хоть на миг почует, как рвет на части,
как ты скулишь, пытаясь нащупать «стоп».
честно, на выдохе: «будь же там, будь
несчастна.
пусть никто, никогда и никто, никогда, никто…»

торг

«давай будет так:
отдохни, побудь с кем-то близким,
научись подходить под чью-то еще фактуру,
захвати пару замков и вырасти василиска,
стань отличным спецом, и, может быть, даже гуру.
у тебя столько сил, и плюсов, и перспектив —
ты заставишь весь мир запомнить, чего ты стоишь.
каждый, кто будет с тобой, станет страшно жив.

а я буду здесь, я буду дышать спокойно.
я буду здесь, я буду молчать сто лет.
давай будет так: ты будешь дышать другими,
но происходить во мне,
как происходит свет.

а я буду писать тебе,
для тебя,
во имя".

отчаянье

ты дурна и морально истощена, из тебя ни любовница, ни жена; болиголов, белена и хна, да кому ты вообще нужна.
и никто не придет за тобой во тьму, ты же даже не плачешься никому, все, что ты сейчас тащишь с собой по дну, убивает тебя саму.
чем творить слова из крови и сора — затяни веревку на чахлом горле; это мертвые рыбы и мертвое горе, это мертвое, мертвое, мертвое море.

у других — свет солнца и резеда, у тебя под грудью течет вода; может хватит глины, песка и ила.
хоть сама бы себя простила.

смирение

когда боль становится менее злой и колкой, уже не мешает жить и не лезет в драку,
ты прекращаешь ее принимать за волка, кормишь ее, растишь, как свою собаку.
она уже знает на вкус твою кровь и кожу, ты видишь — клыки ее в темноте белеют.

ты точно знаешь, что боль тебя уничтожит,
но ты все равно зачем-то
ее лелеешь.