У меня сосед режиссером на телевидение работает. На днях он предложил мне:
— Миша, не хочешь подзаработать?
— Чего, — спрашиваю, — делать надо?
И Владик мне популярно объяснил, что в связи с тем, что общество наше черствеет и люди отдаляются друг от друга, задумал он снять сюжет о человеческом равнодушии.
— Твоя задача простая, — втолковывал мне Владик. — Оденешься попроще, ляжешь, куда я тебе скажу, как будто сознание потерял. А мы в это время будем скрытно снимать, как на тебя реагируют прохожие…
И во вторник повезли они меня к главному в нашем городе супермаркету.
— Не доходя вон до той лавочки, ложись на газончик. Но чтобы голова была на тротуаре! И не шевелись, - велел мне Влад.
И я аккуратно лег поперек тротуара. Поначалу мне показалось, что Влад прав насчет равнодушия людей. Они обходили мою голову, а то и перешагивали через меня, и шли себе дальше. Я уж думал вздремнуть немного. И тут кто-то ка-ак пнет меня! Открыл глаза и вижу две пары ног в форменных штанах. Полицейские!
— Живой, нет?
Один нагнулся, стал ко мне принюхиваться. А я как выйти из дома, по привычке поодеколонился.
— Ффу! Да он парфюма нажрался! — говорит тот, что нагнулся. — Синяк, короче!
— Факт! — соглашается второй. — И что будем делать?
— А куда его? Вытрезвители позакрывали. Так что проспится, сам уйдет.
И полицейские ноги, перекатив меня на газон, зашагали дальше.
Лежу я, покряхтывая и потирая незаметно бока. И вдруг слышу участливый старушечий голос:
— Что, милок, холодно?
Около меня остановились боты типа «Прощай, молодость!». Бабка лет семидесяти пяти в круглых очках, с большой теплой шалью на плечах. А трава действительно сырая, холодная. Ага, думаю, нашлась таки добрая душа, сейчас шалью своей меня покроет.
— Вот мой так же любил поваляться на сырой матушке-землице, — запричитала бабка. — Да так и околел, язви его! Я из-за этого козла уже тридцать лет вдовствую. Ты тоже жену свою вдовой хочешь сделать, да?
И так покрыла меня, но не шалью, что я поразился богатству ее лексикона. Мало того, бабка пустила в ход свои боты и трость. Охаживала меня, да приговаривала:
— А ну вставай, рожа пьяная, да бегом домой! Пошел, пошел, тебе говорят!
Худо бы мне пришлось, если бы с той стороны улицы не прибежал из своей засады Владик. Кое-как угомонил он эту добрую бабку и спровадил от меня подальше.
— Владик — или двойной гонорар, или сам ложись сюда! — выставил я ему ультиматум, почесывая ушибленный копчик.
— Тихо ты! — зашипел Владик. — Ложись обратно! Будет, будет тебе гонорар! У тебя все замечательно получается. Потерпи еще немного!
И убежал к машине с оператором. Ну, думаю, ладно, потерплю ради искусства и истины. Только пристроился на уже подсохшей подо мной травке, как слышу топот и шарканье многих ног. Приоткрыл глаз и вижу, что по тротуару валит толпа в несколько десятков человек, все с синими плакатами и синими же галстуками на шеях и виднеющимися на них белыми буквами ЛДПР.
— Во, бездомный! — обрадованно вскрикнул шедший первым солидный лысый дядька. — А ну вставай, друг, под наши знамена, и пошли к мэрии на митинг! Будешь представлять собой отряд обманутых дольщиков.
— А сколько заплатите? — шепчу я ему.
— А что, идея уже ничего не стоит? — пожурил меня лысый, уже приготовивший для меня один из их плакатов. - Ты же получишь моральную поддержку от одной из самых влиятельных партий!
— Не-а, лучше деньгами! — помотал я головой.
— Ну, как и наш вождь, мы больше пятихатки на нос не даем, — деловито сказал лысый и полез в карман.
— Пять тыщ? — обрадовался я и уже хотел послать куда подальше Владика с его авантюрой, стоившей мне уже не одного ушиба и синяка на теле.
— Пятьсот рублей, - поправил меня лысый.
— Шли себе мимо и идите. Мимо! — сразу же остыл я к мелочной ЛДПР и снова улегся на травку. — Мне за работу «не бей лежачего» куда больше дадут!
Элдэпеэровцы нестройными рядами пошли дальше, горланя что-то малопристойное. А я остался лежать и дожидаться дальнейшего развития событий. И они не заставили себя долго ждать. Послышались крики, ругань, выстрелы, топот бегущих ног.
Не успел я опомниться, как ко мне подбежали и… залегли за меня двое смуглых парней и стали отстреливаться от настигающей их с матами группы других молодцов, посветлее. Те тоже стали палить в укрывшихся за мной джигитов.
Матерь божья! Это куда ж я попал: пули свистят, маты летят! Хорошо, что никто из воюющих толком стрелять не умел, так что ни друг в друга, ни в меня они не попали. Но я не стал дожидаться окончания этой битвы, а на карачках, но с невиданной скоростью, перелетел на ту сторону улицы, откуда и велась сьемка скрытой камерой сюжета с моим участием.
Владик встретил меня, потрясая рукой с оттопыренным вверх большим пальцем.
— Вот такой фильм будет! — орал он радостно. — На «Тэфи» его выставлю!
Но с гонораром, шкура телевизионная, все же меня нагрел.
— Ты, Мишаня, — сказл он, похлопывая меня по плечу, — должен был лежать до логического завершения складывающейся вокруг тебя ситуации. А ты поломал ее, слабак! Но все равно, держи!
И заплатил мне вдвое меньше. Но обещал снова пригласить на съемки. А что, я не против. Но теперь только в бронежилете…