— О, приперся, на ногах еле стоит! Гони зарплату, алкаш!
— Так я уже дома? Какая радость! Дай я тебя обниму, ненаглядная!
— Отстань! И ты, гад, у меня ненаглядный! В смысле, глаза бы мои на тебя не глядели! Зарплата где, говорю?
— О чем ты, дорогая! Почему ты решила, что у меня должна быть зарплата?
— А число какое сегодня? Пятое, зарплатный день. Значит, у тебя получка была. Была же?
— А, вон ты о чем? Ну, была.
— Гони деньги.
— А нету!
— Как это нету, сам же признался, что зарплата была.
— Потому и нету, что была. Была да сплыла. У-у, у-у-у!
— Ты чего ревешь? Чего шлангом прикидываешься? Где деньги, я тебя спрашиваю?
— У-у-у! Ну что ты за женщина такая? Одни деньги у тебя на уме. У-у-у!
— А ну не реви! Размазня! На, вытри слезы. Ну, говори, что случилось, куда зарплату девал? Ограбили тебя, что ли? Так нет, вроде цел, ни царапины. Где тогда деньги?
— Это я снаружи цел, а ты бы заглянула мне внутрь…
— Ну, дай загляну. Так, здесь пусто. И в этом кармане ничего. И в пистончике голяк. А ну, снимай туфли! Ага! И это все? Тут и половины не будет. Где остальные?
— У-у-у, какая ты жестокая! Опять за свое! Да ты в душу, в душу мне загляни! У меня, может, сердце вдребезги разбито!
— Да? Я тебе сейчас башку разобью, если ты мне не скажешь, где деньги. Последний раз спрашиваю: куда девал зарплату?
— Маша, да ты хоть знаешь, что в мире творится?
— А что там творится?
— Ох, Маша, страшные вещи творятся! Вон Индонезию опять трясет! Так их, индонезцев, бедных, колошматит землетрясениями, одно за другим, что сердце кровью обливается. У-у-у!
— Какая Индонезия? Какие землетрясения, урод? Сейчас у тебя самого будет сотрясение мозга. Ты скажешь, куда девал деньги, или нет?
— А как голодают дети Африки, в этой, как ее, в Гвинее-Бисау? У-у-у! Так голодают, так голодают, что мне самому кусок в горло не лезет. Ничего есть не могу, только пить, так мне жалко гвинеябесенят этих…
— Я и вижу, что ты только пить можешь, да потом крокодиловы слезы лить.
— Да что та такое говоришь, Маша? Я, может, с горя, из сочувствия ко всем этим страдающим людям, из-за этой вселенской скорби, так сказать, пригубил маленько. Чтобы стресс снять. А сейчас и у тебя стресс будет. Ты хоть знаешь, что к нашей планете несется огромное космическое тело, больше и твоего тела, и всех бабских тел, вместе взятых, и больше всей нашей матушки-Земли? Через два года у нас будет. Так бабахнет, что мама не горюй! А ты: деньги, деньги! Кому они нужны будут тогда, твои деньги? А, Маша?
— Что ты мне тут заливаешь? Какое еще космическое тело? Я пока что вижу одно тело, уже почти бесчувственное. Ну, куда, куда ты укладываешься прямо на пол? А ну, двигай ножками, на диван ляжешь. Так уж и быть, я с тобой завтра разберусь, горе ты мое! Ты мне все расскажешь: и откуда так поздно пришел, и куда больше половины зарплаты девал, и почему от тебя не моими духами пахнет. О, захрапел! А мне теперь тут сидеть одной и переживать, за индонезцев этих, за голодных, как он их назвал-то… бесенят этих, за тело это космическое… Даже и не знаю, что я с тобой сделаю, когда однажды разлюблю! А ведь недолго осталось…