Февраль из снега сделан лишь на треть.
Две трети — это сумрак, ничего.
Но если у кого должно болеть —
Пусть лучше у меня, чем у него.
Но если у кого должно стучать
В висках на полпути в аэропорт,
Пускай всё мне. Я всё смогу смолчать.
Не выкричать. Не выйти на рекорд
В счёт выбитых из ярости сомнений.
Молчание — топология Пути.
Любовь сильнее наших представлений
О том, как всё должно произойти.
Ты так руки моей не выпускаешь,
Как будто бы все сроки не прошли.
… показать весь текст …

Он смотрит на неё и молчит: «Живой… Я спокоен, учтив, хорошо владею собой — настолько, чтоб не гладить тебя по запястьям и волосам. Я смешу тебя — иногда улыбаюсь сам. Я всё время ловлю твои пальцы в свои не сжать. И бесполезно пытаться уверить и удержать. Единственный способ — разуверить и отпустить. И выжить. И никогда себе не простить. Но это так страшно, что лучше уж как сейчас — случайные нежности, хрупкие как фаянс… Я люблю тебя — для тебя это не секрет. И когда ты рядом, я знаю, что смерти нет.»
Она смотрит на него, как будто бы ворожит: «Мне всё к лицу — и парча, и злато, — и миражи. Потом — не надо, всегда — не надо, сейчас — скажи! Мне хватит слова, мне нужно слово, чтоб длилась жизнь. Прости, любимый, что я сурова — я погрубела. Скажи, что любишь. Для женщин слово — важнее дела.»
Они сидят, говорят спокойно о ерунде.
Ведь им не больно.
Почти — не больно.
И быть беде

О, мне так долго было тяжело,
что пальцы, опираясь о стекло,
тонули сразу в заоконной глади,
и птицы припадая на крыло,
мерцали в мерзлом воздухе, и ради
глотка и шага время молча шло
на жертвы, на лохмотья на ограде,
на клочья, на туман, на барахло.
О, мне так долго было тяжело.

Да, мне так страшно было тяжело,
Что, по большому счету, нам везло:
В разлуке, чтоб не сталкиваться лбами,
Не говорить, не поднимать ресниц,
… показать весь текст …