Вот он умер уже, а ты его любишь, любишь, носишь внутри, голубишь, качаешь, холишь, терпишь тупые схватки, от острой боли просто становишься тише, но не рожаешь. Потому что когда он выйдет, коснется света, родится кровавым сгустком в твои ладони — вылюбком, криком, хрипом, последней пеной, когда это все накроется медным тазом (впрочем, откуда медь в городской больнице?), когда это все закончится, ты задышишь, выпрямишь спину, вытрешь живот, колени — все, к чему он отчаянно прикасался, выйдешь на улицу, станешь живой и сильной, готовой к новым зачатиям и печатям, когда это все закончится, потому что… он выйдет… тупые схватки… качаешь, холишь…
— Сестра, твою мать, заканчивай с ней быстрее. Там еще одиннадцать рожениц в коридоре.