Столичная либеральная интеллигенция никак не может отойти от шока: толпы москвичей и москвичек на лабутенах и без стоят в длинной очереди в ЦДХ на Крымском Валу… на выставку Серова. И даже снесли на пути к прекрасному какую-то дверь.

Впрочем, двери в ЦДХ на снос давно напрашивались: привычка тамошней охраны держать людей на морозе не имеет оправданий; это знает каждый посетитель книжной ярмарки Non/fiction. Как видим, любители русского искусства оказались «конкретнее» любителей иностранных книг.

Но не эта воинственность поклонников Серова так возмущает либералов, а сам факт любви к русскому искусству. Ненависть, истерика и отвращение у наших потенциальных «освободителей» зашкаливают. Кто-то из прогрессивных людей шутит шуточки, кто-то отпускает презрительные комментарии, кто-то постит издевательские «анимированные гифки», где специальный кран выкидывает людей из очереди, кто-то наполняет всё рассуждениями про «в серой стране, где серое небо, серые дома, серый народ и серый президент, художник тоже серый».

А кто-то, как журналистка Ксения Ларина, обвинил граждан в том, что вообще недопустимо стоять в очереди. Очередь — это зло. Очередь — это совок. За одним, впрочем, исключением.

«Я стояла в очереди в „Макдональдс“, в той самой, в первой очереди, зимой 90-го года! И поверьте, дети, это была не давка за гамбургерами, не очередь за американской хавкой — это была очередь за свободой. Открытие „Макдональдса“ в мрачной, холодной, голодной Москве — это была акция не столько гуманитарная, сколько гуманистическая, нас включали в свободный цивилизованный мир». Тут остается беспомощно развести руками. За свободой в «Макдональдс» — это сродни анекдоту про человека, который в магазине «Березка» прыгнул за прилавок и попросил политического убежища.

Наиболее глубокомысленные аналитики договорились до того, что Серов — художник имперский, а потому массы «ватников» и ломятся на него, аж снося двери, чтобы приобщиться к ностальгии по былому русскому миру — тому самому, под который потом подложил бомбу Ленин. Порядочный же человек должен презирать имперство, русский мир, «ватников».

Серов действительно художник русского мира и художник империи. Он в числе лучших представителей русской классической реалистической традиции — одного из самых недооцененных явлений в истории мирового искусства.

Укрепилось интеллигентски-обывательское мнение, будто при первостепенных литературе и музыке, русская живопись второстепенна.
«Русское» в истории мировой живописи — это либо доклассическое (иконопись), либо постклассическое (авангард, соц-арт). Икона «Троица» и антиикона «Черный квадрат».

Русской живописи между условными 1700 и 1900 годами как бы не существует. Реалистическая традиция, традиция «похищения Европы», традиция освоения русским глазом европейской прямой перспективы и масляной краски якобы второстепенна.

Этот подход к русскому искусству сформировался на Западе и навязан нам по понятной причине — тем самым Европа уходила от сравнения с Россией, вычеркнув два столетия из истории нашего искусства.

Между тем асинхронность русского живописного расцвета напрасно путают с отсталостью. Реалистическая традиция передвижников и в самом деле была асинхронна миру Эдуарда Мане и импрессионистов, «реализм» которых ограничивался борделями и кабаками Монмартра да выездом в деревню на реабилитацию. Но ничего «отсталого» в ней не было.
В отличие от «академистов» передвижники не воспроизводили прежние, уже отмершие традиции европейской парадной живописи, а двигали изобразительное искусство вперед — туда, где оно еще не бывало и куда не пошли ни импрессионисты, ни прерафаэлиты, в социологизм и психологизм, рифмующиеся с традицией русского реалистического романа той же эпохи.

В результате наше искусство гораздо менее глянцево, гораздо в большей степени говорит о недостатках и бедах, чем современное ему западное, у которого и проститутки выглядят как богини. Но в величии русскому искусству отказать нельзя. И не случайно оно, начавшись с товарищества художников-нонконформистов, превратилось в официальное искусство империи, что было засвидетельствовано «Заседанием государственного совета» Репина — картиной-апофеозом имперского духа.
Кстати, отличная была бы идея — привезти это полотно в Москву и устроить выставку одной картины.

С некоторой натяжкой назвать Серова «имперским» художником можно. Ему не раз и не два поступали заказы от императорской фамилии. Ему принадлежат великолепные парадные портреты Александра III и удивительно мягкий и лиричный портрет Николая II, в котором можно увидеть душу и грядущую трагедию императора. Но эта имперскость ни в коем случае не была идеологической — напротив, в 1905 году Серов, не боясь потерять госзаказы, рисует язвительные карикатуры на разгоны казаками антиправительственных демонстраций.

По сути, Серов — очень камерный художник. Его интересует человек и ничего больше. Там, где Суриков или Репин создают многофигурное эпическое полотно, У Серова пара почти акварельных черточек, достигающих эффекта за счет невероятного проникновения в человека. Современники этот прием зачастую называли пророческим.

«Имперскость» же в творчестве Серова связана с особенностью госзаказа. Живопись — это искусство, которое не может развиваться «вольно». Расцвет живописи в любую эпоху в любой стране связан с появлением платежеспособного имеющего вкус заказчика. Так было и в России: причиной расцвета русской живописи, частью которого было творчество Серова, стала увлеченная конкуренция частных галеристов и меценатов — Третьякова, Мамонтова и галериста венценосного — Александра III, традиции которого продолжал его наследник.
Одно время царь и Третьяков с настоящим азартом «перехватывали» художников друг у друга, и поэтому золотой фонд русской живописи так выразительно разбит между Третьяковской галереей и Русским музеем императора Александра III.

Не так давно, когда Нобелевский комитет вручил премию Алексиевич, те же самые персонажи, что сегодня изгаляются насчет выставки, рассуждали о «подлинном русском мире — мире не оружия и агрессии, а высокого искусства и культуры». И вдруг такое самораскрытие — русский мир искусства их не устраивает.

А «Девочка с персиками» и в самом деле — образ русского мира. Место действия — Абрамцево. Сакральное место для русского мира от Аксаковых, Гоголя и Хомякова до Мамонтовых, Серова и Васнецова. Героиня — Вера Мамонтова — в 1903 году выйдет замуж за Александра Самарина, племянника великого славянофила, и родит ему троих детей. В 1907 году внезапно умрет от пневмонии. Зато ее мужу предстоит пережить все испытания революционной эпохи: как «активный церковник» и бывший обер-прокурор Синода он неоднократно арестовывается и умирает в ссылке. Так что эта мирная залитая солнцем картина — окно в Россию, которая еще не знает, что ее скоро не станет.

Так же как портрет Николая II, это взгляд грустных глаз, которые понимают, что России не станет, и не могущих ничего предотвратить. Глаза эти шокировали современников. Революционерам они показались настолько невыносимыми, что в октябре 1917 при разгроме Зимнего дворца солдатня их просто выколола. Хорошо, что до нас дошла авторская копия портрета.

Сегодня мы можем, кажется, смотреть на Россию с несколько большим оптимизмом, нежели сто лет назад. Тогда страна была охвачена неостановимым исканием великих потрясений. Сегодня «потрясатели» отчуждены от России и не чувствуют ее. Пока они сочиняли себе мир, в котором голодная и озлобленная Россия выстраивается в очереди к обменникам, Россия выстраивалась в очереди к картинам Серова.

Это и доставляет дискомфорт либеральным аналитикам. Александр Архангельский заклинает: «Нас ничто на самом деле не объединяет: ни в настоящем, ни в прошлом. Это жестокая и крайне неприятная правда, от которой хочется спрятаться. Вместо того чтобы дать себе принципиальный ответ: если нас ничто не объединяет ни в настоящем, ни в прошлом, то давайте работать над тем, что сможет нас и наших детей объединить в будущем, мы начинаем искать иллюзорные замены. Такой иллюзорной заменой оказался Серов».

Александр Николаевич, выразимся мягко, говорит неправду. Русская культура действительно является важнейшим фактором из тех, что нас объединяют в единую нацию. Нацию, способную отстаивать свое достоинство и воссоединять себя. Русская культура — это одно из высших достижений человеческой способности быть. Мало того — самопревосхождение этой способности.

Россия странная, холодная, мало пригодная для жизни и творчества страна при полярном круге.

Вы слышали что-то о великой канадской литературе, великой норвежской живописи или шведской музыке? Ведь в этих странах гораздо теплее и всё более обустроено, чем в России? И только Россия с ее несовершенной социальной организацией и многострадальной экономикой ухитряется в одиночку поддерживать великую культуру во всех значимых областях творческой деятельности человека. Эта культура являет собой суть и смысл существования России.

Отношения либеральной тусовки с русской культурой прошли два этапа. Сперва она пыталась выдать за эту культуру себя, а глумливое безумие галеризма — за продолжение великой традиции. Не вышло.
Сейчас, похоже, начался второй этап. Полубоги, приобщенные к Энди Уорхолу и яйцам Павленского, начинают третировать культуру туземцев и дикарей, к которой относится Серов.

Строго говоря, на месте Серова мог оказаться Брюллов, Репин или Дейнека. Им бы так же досталось на орехи, потому что куда бы ни целили, попасть в любом случае хотят в Россию.

Однако подобное третирование русских как туземцев имеет смысл лишь тогда, когда третирующий превосходит их военно-технологически. Имея пушки за спиной, легко было объяснять инкам и индусам, что их культура ничтожна. Но звездных космолетов с планеты Нибиру я за спинами наших либеральных рептилий не наблюдаю.

А угроза Соединенными Штатами как-то не выглядит страшной и несколько обветшала. На нее наш народ уже нашел отличный ответ: при долларе 80 иди на выставку Серова.