… Мишка проснулся от чувства жажды и притупленной головной боли. Он приподнял взлохмаченную голову с подушки, огляделся, соображая, где находится. Через единственное и незанавешенное окно в комнату лился яркий свет уличного фонаря.
Мишка лежал одетым на кровати около стола, на котором виднелись бутылки, остатки какой-то закуски. А на другой кровати, под тем самым окном, в которое с улицы заглядывал любопытный фонарь, он разглядел два обнаженных тела, мужское и женское.
Сползшее с них одеяло валялось на полу. Одно тело, смуглое, худое и жилистое, громко храпело во сне, второе - сметанно белое, с округлыми формами и рассыпавшимися по подушке светлыми волосами, тихо посапывало. Это тело лежало к Мишке спиной, и он хорошо разглядел крутой изгиб женского сильного бедра, узкую спину с пунктиром позвонков под тонкой кожей.
При виде этой буквально светящейся в полумраке комнаты обнаженной женской плоти кровь бросилась Мишке в голову, и он сразу вспомнил, кто он и где находится.
Мишке Коновалову семнадцать, он трудится арматурщиком на К-ком заводе ЖБИ — ну, захулиганил в школе, не захотел дальше учиться, а решил сделать рабочую карьеру и уехал из своей опостылевшей деревни в ближайший городок, где и был принят с распростертыми объятиями на бетонном заводе.
Но сейчас он находился не в своем заводском общежитии, а за несколько сот километров от него, в трехкомнатной квартире пятиэтажного жилого дома по ул. Газетной в дымном и чумазом Нижнем Тагиле. Дом этот был временно отдан под общежитие для командированных, приезжающих на строительство очередной домны металлургического комбината.
Их, шестерых представителей К-кого ЖБИ, разместили в двух других комнатах, а в этой, где сейчас валялся на скомканной постели и таращился на голую женскую попу Мишка, к их приезду уже жили двое монтажников из Североуральска.
Была осенняя слякотная пора,
Мишка накануне сильно простудился в сыром глинистом котловане, где они монтировали и заливали бетоном фундамент, у него образовался сильный кашель и болело горло, и их «бугор» дядя Вася Сучков отдал ему ключ от общежитской квартиры и велел с утра ехать в поликлинику. Мишка на удивление быстро нашел поликлинику, до которой можно было даже не ехать на трамвае, а дойти пешком. Там у него нашли ангину и «посадили» на больничный, выписали какие-то таблетки, полоскания. И уже часов в двенадцать дня Мишка вернулся домой. То есть в свое общежитие.
Покашливая, он сунул ключ в замочную скважину, повертел им, но дверь не открывалась, так как, похоже, была заперта изнутри на задвижку. Мишка приложил ухо к двери — точно, за ней слышались приглушенные мужские голоса и звонкий женский смех.
«Вот так номер, — пробормотал Мишка. — Это кто же у нас там веселится? Наши-то все на комбинат уехали». И он забарабанил в дверь кулаком. Спустя пару минут дверь распахнулась. Ее открыл один из двоих монтажников. Звали его, кажется, Ибрагим, он был то ли кумыком, то ли кем-то еще из других малочисленных, но гордых кавказских народов, Мишка в этом разбирался плохо. Ибрагим был в белой майке, в проем которой виднелась его худая, но очень волосатая грудь. А еще он был пьян и весел.
— А, это ты! — воскликнул Ибрагим обрадованно, как будто только и ждал Мишкиного возвращения. — Как тебя… А, ну да, Мыша? Чего не на работе?
— Да вот больничный дали, простыл сильно. Горло болит, — пожаловался «Мыша». — Сейчас буду лечить, вон кучу таблеток купил.
— Горло? Вай, да это разве болезнь для настоящего мужчины? — всплеснул худыми смуглыми руками Ибрагим. — Пошли к нам, я тебя в адин миг вылечу.
К «ним» означало в комнату сразу перед ванной и туалетной комнатами, которую вдвоем занимали этот веселый кумык Ибрагим и хохол Степан со смешной фамилией Недайпиво.
— Да неудобно как-то, — слабо засопротивлялся Мишка. — У вас там своя компания. А мне лечиться надо, да еще и ребята наказали макароны с тушенкой сварить на ужин.
— Сваришь свои макароны, успеешь, — проворчал Ибрагим, заталкивая Мишку в комнату, где дым уже стоял коромыслом. — Вот, принимайте кунака!
На Мишку уставился такой же пьяный, как Ибрагим, краснолицый Степан с прилипшим папиросным окурком к мокрой нижней губе. А еще за столом сидели две слегка потертые женщины, но довольно симпатичные — «пожилые», как отметил про себя Мишка, хотя им на самом было не более чем по тридцать. Одна темненькая, другая светленькая.
— Какой симпату-ульчик! — пропела темненькая. — Иди ко мне поближе!
А светленькая ничего не сказала, только томно улыбнулась.
— Я тоби дам поближе! — пригрозил сидящий рядом с темненькой хохол.- Шо, молоденького захотела?
— А вот захотела! — капризно протянула под общий хохот темненькая. Мишка залился краской смущения, закашлялся.
— Ладна вам, не смущайте джигита, — сказал Ибрагим. — Он же балной. Я его мала-мало лечить буду. Сейчас, кунак Мыша, ты у меня савсем здоровый будишь!
Он налил полный граненый стакан водки, щедро сыпанул туда черного перца, поболтал ложкой и протянул эту серую жидкость Мишке.
— Пэй, брат!
Мишка испуганно посмотрел на стакан. С водкой он, конечно, уже был знаком. Но чтобы сразу полный стакан, да еще с перцем? На него выжидательно и с усмешкой смотрела вся компания. Особенно большеглазая светленькая, которая назвалась Изольдой и сразу понравилась Мишке, несмотря на свой «пожилой» возраст.
Мишка решительно выдохнул из себя воздух и большими глотками выпил весь стакан этого умопомрачительного лекарства. Глотку и пищевод ему обожгло так, будто по ним прошлись рашпилем. Мишка задохнулся, закашлялся, у него градом хлынули слезы, потекло из носа.
— Кусай, кусай, тоби говорят! — торопливо протянул ему огурец Недайпиво.
— После первой не закусываю! — отдышавшись, храбро просипел Мишка, чем вызвал новый взрыв хохота. Но второго стакана уже не понадобилось, потому что буквально через несколько минут у пацана перед глазами все поехало, и он стал сползать со стула.
Потерявшего сознание Мишку уложили тут же на кровать и продолжили пировать без него.
И вот он пришел в себя уже только ночью. Хотя, скорее, это был все еще вечер, потому что было слышно, как там, за дверью, ходили и переговаривались в глубине квартиры Мишкины коллеги, урчала спускаемая в унитазе вода, кто-то, фальшиво напевая, мылся под душем.
Мужики уже вернулись с работы, но спать еще не укладывались. «Интересно, дядя Вася рассердился на меня за то, что я не сварил им макароны?» — как-то отстраненно подумал Мишка, не отрывая глаз от голой женщины с чудным именем Изольда, - И знают ли они, что я здесь?"
Как ни странно, он чувствовал себя практически здоровым — горло у него не болело, кашель не прорывался. Мишка ощущал лишь одно беспокойство и томление — при виде обнаженного и такого соблазнительного женского тела у него между ног так затвердело и рвалось наружу, что он даже растерялся.
Надо ведь было что-то с этим делать, иначе он сейчас лопнет от острого желания вонзить свое уже буквально звеневшее от напряжения мужское достоинство вот в эту безмятежно спящую женщину в объятиях смуглого и громко храпящего, такого ненавистного сейчас Ибрагима.
Как Мишке хотелось, чтобы он сей же момент исчез, испарился, умер, наконец, и тогда Мишке с его срочно возжеланной женщиной никто мешать не будет. А кстати, где хохол-то? Где Степан Недайпиво со своей темненькой подружкой? Скорее всего, из-за того, что Мишка занял его кровать, они не стали тревожить его, больного и бесчувственного, а ушли к этой темненькой домой, или куда там еще. И правильно сделали! Сейчас у Мишки есть свободная кровать, есть женщина — правда, пока чужая. Но он уже любит эту Изольду, а раз так, нужно сделать ее своей!
И он, обуреваемый почти звериной похотью — ну вот откуда она взялась у семнадцатилетнего пацана? хотя когда ей же и быть, как не в этом гиперсексуальном возрасте, — пошел на сумасшедший, поганый, сумасбродный поступок.
Мишка осторожно слез со своей кровати и на цыпочках подошел к спящим любовникам. Парнем он был довольно крепким, и взять на руки и унести на свою постель пятидесятикилограммовую женщину для него было плевым делом. И эту светленькую бы унес. Но на ней лежала рука Ибрагима, которую Мишка, задержав дыхание и осторожно приподняв, попытался пристроить где-нибудь в сторонке.
Однако рука храпящего Ибрагима всякий раз возвращалась на место и снова по хозяйски обнимала Изольдину талию. Так что одному перетащить женщину к себе на постель, которую Мишка хотел все острее и острее, и не разбудить при этом темпераментного Ибрагима, который, проснувшись, черт знает чего мог выкинуть, Мишке явно бы не удалось.
И тогда он пошел на другой, не менее отчаянный шаг. Отперев закрытую изнутри на крючок дверь комнаты, он вышел к своим землякам. Щурясь от яркого света и рассеянно кивая на приветственные возгласы сотоварищей, он поискал глазами своего почти сверстника Кольку Овсянникова.
Кольке стукнуло восемнадцать, его вот-вот должны были забрать в армию, и он тоже, как и Мишка, мучался от приступов гормонального всплеска и находился в постоянном поиске снятия сексуального напряжения. Но в таком возрасте это очень непросто — сверстницы, как правило, еще боятся делать «это», а опытным женщинам прыщавые и безденежные юнцы малоинтересны.
Колька листал на своей кровати какой-то журнал. Мишка позвал его в прихожую и там возбужденным шепотом обрисовал ситуацию. Колька тут же загорелся желанием принять участие в этой сумасшедшей авантюре — при условии, что он будет вторым.
— А если Ибрагим проснется, когда мы бабу от него потянем? — все же прозондировал он возможность развития событий по нежелательному сценарию.
— Отоварим и выкинем! — грозно прошипел Мишка. Он уже жутко ревновал Изольду к этому чертовому кавказцу, мешающему воссоединиться ему с любимой женщиной, и ради этого готов был на все. — Ну, пошли. Только тихо!
Заговорщики, аки тати, на цыпочках подошли к кровати с переплетенными телами, Мишка осторожно снял руку Ибрагима с Изольды, Колька мягко перевалил его на спину. Ибрагим продолжал храпеть, ничего не чувствуя, также безмятежно посапывала и освобожденная Изольда.
— Вот нажрались! — прыснул Колька. Наблюдающий за этим бесстыдством уличный фонарь озорно мигнул.
— Т-с! — приложил палец к губам Мишка. — Бери ее под мышки, а я за ноги… Понесли!
Пять секунд — и объект Мишкиного желания оказался на его постели. Изольда лежала на спине, слегка раздвинув стройные ноги и дразня пацанов рыжеволосым бугорком под плоским животиком, небольшими, приплюснутыми мячиками грудей с темнеющими шишечками сосков, рассыпавшимися по подушке светлыми волосами.
У Мишки снова зашевелилось в штанах и стало горячо глазам.
— Выйди, я тебя позову потом, — горячечно прошептал он топтавшемуся рядом Кольке.
— А не обманешь? — жалобно спросил Колька, не в силах отвести глаз от Изольдиных прелестей.
— Пошел, пошел, не обману, - вытолкал его из комнаты Мишка и закрылся на крючок.
Вот теперь ему ничто не мешало соединиться с любимой женщиной! Мишка торопливо выпрыгнул из штанов и, почти теряя сознание, навалился на Изольду, коленями раздвинул ей ноги и, нетерпеливо потыкавшись сначала в лобок с жесткими волосками, попал во что-то нежно-горячее и тесное, судорожно протолкнулся глубже и беспорядочно задвигался в мучительных и сладких конвульсиях, желая протиснуться туда уже всем своим существом.
И буквально секунд через тридцать он взорвался — с оглушительным звоном в ушах, с мириадами звезд перед глазами. В порыве страсти Мишка замычал и впился губами в теплую мягкую шею Изольды. И Изольда проснулась.
— Ты? — изумленно спросила она, широко распахнув глаза. Сказала она это совсем негромко, но все равно Мишка зажал ей рот ладонью.
— Я тебя люблю, — прошептал он. — Не будешь шуметь?
Изольда медленно закрыла и открыла глазам. Миша убрал ладонь с ее горячих и влажных губ.
— Ты с ума сошел? — зашептала Изольда. — А если он проснется? А ну пошел отсюда!
Надо сказать, что Мишка все еще был в Изольде, причем в прежней форме.
-Не проснется, — хрипло ответил Мишка, вновь охваченный острым, непреодолимым желанием - сейчас никакая сила не могла бы оттащить его от этой такой теплой, такой прекрасной, такой сладкой женщины.
И еще крепче стиснув Изольду в своих объятиях, он снова задвигался в ней, на этот раз уже более размеренно. Кровать стала ритмично поскрипывать, Изольда прерывисто задышала и впилась острыми коготками Мишке в ягодицы, подтаскивая его к себе и умело отвечая на Мишкины движения. И скоро они снова забились в конвульсиях и унеслись куда-то в космическую даль, под могучий храп Ибрагима и нетерпеливое сопение и топтание Кольки под дверью.
— А теперь ты обязан на мне жениться! — отдышавшись, прошептала Изольда. — Ну, слазь. Ишь, понравилось!
— Сначала разведись с Ибрагимом, — укладываясь рядом с ней на спину, ответил Мишка. — И вообще, мне в армию скоро. Будешь ждать?
— В армию? — перепросила Изольда, водя пальчиком по его груди. — Так ты еще пацан совсем! Я у тебя первая? Хотя что-то не похоже.
— Вот так, по-настоящему, первая, — признался Мишка, сторожко косясь в сторону Ибрагима. Но тот продолжал заливисто храпеть. — До тебя было два раза, да так, смех один, даже вспоминать не хочется.
Вспоминать Мишке те «два раза» действительно не хотелось, потому что там был полный конфуз.
- А на тебе я бы женился, ты вон какая…
Мишка снова потянулся к Изольде.
— Хвати, хватит, жених, — отвела его жадную руку Изольда. — Лучше посмотри, что там попить есть на столе. Пить хочется.
Мишка вздохнул, присел на кровати. За дверью также нетерпеливо топтались и сопели. И Мишка вспомнил — это Колька Овсянников ждал своей очереди. Мишке стало и смешно, и противно.
— Я сейчас пойду как будто в туалет, а ты выкинь за мной мою одежду и закройся, ладно? — прошептал он Изольде.
— Я бы тебя и так вытолкала к твоему дружку, который пускает слюни под дверью, — ответила Изольда. — Что, и ему пообещал? Эх ты, жених! Ну, иди уж!
Она притянула Мишку к себе, коротко и жгуче поцеловала его в губы, оставив на них солено-кисло-сладкий привкус и оттолкнула. — Иди и забудь!
Мишка натянул на себя трусы и, скинув крючок, вышел из комнаты.
— Наконец-то! — обрадовался Колька. — Ну, я пошел.
Но не успел он сделать и шага, как в лицо ему полетели Мишкины шмотки, а затем пара ботинок и дверь захлопнулась перед самым его носом.
— Спокойной ночи, мальчики! — прошептала Изольда, накидывая крючок на петельку. Колька торопливо толкнулся в дверь, но было уже поздно.
— Наколол меня, козел! — прошипел он Мишке. — А я вот завтра Ибрагиму все скажу, он тебе кишки-то выпустит.
— А я-то тут при чем? - ответил Мишка. Глупо и счастливо улыбаясь, он прыгал на одной ноге, натягивая штанину на вторую. — Я вышел, как и договорились. Сам виноват, надо было сразу нырять к ней. А теперь что уж. Пошли лучше макароны варить. С тушенкой!..