ЗОВ МОРЯ

Жил в маленьком городке, что у моря, старый моряк.
Не носил он тельняшки, не носил фуражки капитанской, лишь с трубкой не расставался.
Но не спутать было — все, едва лишь старый Росс в городке появился, враз решили, что он моряк, окончательно на землю сошедший.
Море глядело из прищуренных глаз, чувствовалось в каждой морщинке просолёной.
И походка у Росса была — посмотришь, и кажется, будто земля волнами качается.
Шапка вязаная красная ничего испортить не могла — у другого вид был бы забавный да несолидный — после фуражки капитанской, — а Росс не смущался. Отвык, моряки народ нестеснительный.
Да и голова тогда не мёрзла, пробрало за годы северное море холодом до костей, к старости болеть начали, потому и в тепло — всегда в да шапке.

И грел красный цвет после синего, серого да зелёного вокруг — всех оттенков моря холодного.

Сойти на берег Росс сошёл, врачи велели, да усидеть на месте не мог.
Вот и бродил днями по городу, за людьми наблюдал, с ребятишками общался, байки морские им рассказывал.
Дети-то сперва дичились, а потом уж сами, едва завидев, бежали навстречу, по имени наперебой окликали.
Росс и рад-радёшенек — одиноко одному-то было, а семьёй так и не обзавёлся, море и жену, и детей заменило.
Вот и рассказывал были-небылица детворе, трубку старую покусывая.
- О змее морском, что едва корабль на дно не утянул,
- о кракене и сиренах, (*Кракен — легендарное мифическое морское чудовище гигантских размеров, головоногий моллюск, известный по описаниям исландских моряков.)
- о юнге, что в стычке с пиратами погиб, капитана закрыв собой, — оказалось потом, то девица была, письмо в рундуке нашли, единственная из всех не попыталась отобрать красавца-капитана у моря, в котором тот души не чаял, сама море понять захотела. Ну и ближе быть, не без того…

Ребятня слушала, затаив дыхание, себя на месте храбрых моряков, с морскими чудищами да пиратами сражающихся, представляла,
воображала, как корабль, штурвал крепко сжимая, сквозь бурю ведут, командуют уверенно зарифить паруса…

Росс рассказывал без устали — и молодел будто, снова капитаном бравым становился, от зова в крови отвлекался.
На берег его списали, но море — вся его жизнь, просолился насквозь, в жилах — и то, кажется, вода морская солёная вместо крови.
Море от себя так просто не отпускает, зовёт голосами морских сирен, шумом волн, криками чаек да скрипом такелажа кораблей в порту.
И уши не заткнёшь, как Одиссей от сирен спасался, это глубже.
Что ни делай — зов неумолчно слышишь.

Но вечер наступал, детей забирали по домам, и Росс, оставшись один, чуть горбился устало, разом возраст и болезни вспоминая, снова стариком становился, грудь растирал украдкой.
Все в городе привыкли видеть старика в неизменном свитере вишёво-белом с оленями да в шапке вязаной с помпоном, узнавали издалека, здоровались уважительно.
Старый Росс всякий раз трубку незаженную вынимал, отвечал приветливо, и снова зубами в мундштук вцеплялся.
Привык за годы к трубке, а курить врачи запретили.

И вот почуял однажды старый моряк — час его приходит, в глазах темнеет, накатывает волнами.
Добрёл до берега кое-как, напоследок хоть любовь свою единственную,
море увидеть.
Остановился на кромке влажного песка, позволяя белопламенным волнам окатывать брызгами, прищурился привычно, глядя в бескрайнюю даль.
Вдохнул с наслаждением полной грудью, как не мог сделать уже давно, и сердце, нывшее отпустило.

Над головой с криками носились чайки, порой пикируя вниз, чиркая по воде — и взмывая вверх уже с добычей; пахло солью и водорослями.
Море… живое, дышащее, всегда разное, гневающееся и мирное, не знающее милости и не щадящее слабых.
И расстаться с ним сил не было.
Вся жизнь там прошла.
Зачаровало, отравило, нашептало в уши, и раковины морской не надо, чтоб шум волн слышать всё время, где б ты ни был.

— Возьми!
Сказал Росс шумным волнам.
— Всю жизнь тебе отдал, в жилах вода морская…
— Как я там под землёй без тебя буду?

Плеснули волны, облизали будто ноги ласково.
— Мог бы — камнем на берегу стал, чтоб с тобой хоть так не расставаться.
Снова сказал Росс.
Наклонился с трудом, зачерпнул влажного песка. Подышал трудно.
— Кораблём бы стать хотел, да развалина бы старая из меня получилась, при первой волне ко дну бы пошёл.

Зашумело, заволновалось море — ветер налетел, погнал волны. Крикнула чайка, над головой самой пролетела, едва крылом не задела.
— Или лучше — маяком,
вечно на твои воды бы смотрел,
думал бы обо всём, что за жизнь передумать не успел,
свет по ночам зажигал бы,
других моряков остерегая да путь во мгле и тумане указывая.
О лучшем и мечтать нечего!

Море вздыбилось, окатило, обожгло нежданно высокими волнами, да Росс не чуял уже, на песок медленно опускался, за грудь держась.

Старый моряк не вернулся в город, и больше никто его не встречал. Люди поговорили об этом — и забыли, озабоченные другими делами.
А на берегу появился маяк.
И все жители были уверены, что маяк тут давным-давно.

Белоснежная башня с красной макушкой — точь-в-точь шапка старого Росса.