Сидел старик на камне. Вечерело.
В закатном небе догорал кумач.
Лицо бездвижно и бездвижно тело,
но кто бы знал: какой на сердце плач.
Поток машин остервенело мчался,
в глаза бросая вздыбленную пыль,
а он сидел, не мог идти: сломался
его раз двадцать леченый костыль.
Не плачь, старик, и не смотри так косо
на то, что средь идущих не в строю,
тебе, быть может, самый лучший посох
у вечности оставлен на краю.