Он заходит, как врач в халате, в мою палату,
Словно хочет отведать жизнь, узнать за неё расплату.
Он хрипит: «Где же твои волосы?», отмечает, как впали щёки
И ревёт, идиот, то в голос, то полушёпотом,
А я начинаю его утешать, в земле по самую рукоять,
Точно это ему умирать, а мне тут ещё воевать, ваять.
«Ладно, хватит, у всех по-разному, все дороги приводят к Риму…
Помнишь тот новогодний праздник, где ты смеялся неповторимо?
А помнишь, как твои синие макасины подходили к моему клатчу?
Ты же сильный, а я ещё некрасивее, когда плачу.
Мальчик, я же ведь скоро выберусь из болезни,
Я стою уже в самом её терминале.
Удивительно, что сейчас все ко мне полезли,
А при жизни даже не вспоминали.
Боже, что от меня им надобно,
У меня ни добра, ни денег, ни поцелуя.
У меня как у террористки внутри детонаторы,
А они ко мне как к свещеннику: Аллилуя!
Будто это какое-то новое искупление:
Искупаться в слезах, пофоткать меня на Эппл,
Поглядеть, как горят поленья в моих глазах
И как время их обращает в пепел.
Мальчик, хватит смотреть на тлен,
Ты же знаешь, что это всего лишь тело.
Ты и без того брал другие в плен,
Как бы я твоей верности не хотела.
Вот проводишь меня: апатия, энтропия,
А пройдет ли месяц, проснёшься утром
И забудешь про эту чёртову химиотерапию,
Будешь гладить её неземные кудри.
Доктор говорит, мне осталась ещё неделя,
Ну, максимум, две недели.
Жаль, мы вроде поговорить хотели,
Только при тебе откидываться не дело.»
Он уходит, без конца оглядываясь и всхлипывая,
Настороженно, точно из бронзы вылит,
И вот этой своей дурацкой улыбкой липовой
Провожает меня на вылет.