И я не Байрон. Даже не Шекспир. Взывая к музе после кружки пива, расхристанной души кровавый пир, пожалуй, опишу довольно криво. Что ж, как смогу. Как дадено. И вот своим уменьем скорбным не блистая, пляшу гипотетический гавот на чьих-то чувствах. Рифм шальная стая да горстка строк — пожалуй, все, что есть сегодня на кармане, потому как стихи писать — невелика и честь, а платится за них… Сплошная мука…
И пишешь это «нечто», как сумел, наивно утешаясь: понарошку не стал бы с щек стекать слоями мел, мол, сердце, превращенное в окрошку, не просто — на потребу дать борьбе, поскольку, откровениям внимая, толпа того, как тягостно тебе, почти что никогда не понимает, ее многоголосый хриплый крик всегда легко принять за славословье, ты близок ей — каков бы ни возник то тон, то звук, а если вдруг с любовью трагично слишком, лыко не в строку, глядишь, опять упал на ровном месте, то можно ль удержаться игроку на всяческих эмоциях! По двести, по сто хлебнешь — и ищешь славы. Та придет сама, слепа и эфемерна, придет любой — не спрашивая: «так?..». Смешной, слащавой, несколько манерной, горчащей, кисловатой иль иной, — известность не всегда бывает сладкой. Роняй себя в толпу, как в перегной — наполненной печалями облаткой, сознание того, что — еле жив, расплескивая волнами наружу на только твой и истинный мотив…
Потом, глядишь, и ты кому-то нужен.
Такой, как есть, усталый и хмельной, измученный на пиках вдохновений, ты красишь мир, до этого цветной, оттенками великих откровений, и черт бы с тем, что нервы в гроб легли, раздерганные в хлам…
…И как сквалыга, давай, копи последние рубли на книжечку размером типа с фигу, чтоб, так сказать, загнать в бумажный плен то злато, что копал ты (эх, старатель!)и, улыбнувшись, будто Гуинплен, тебе протянет некий счет издатель, и по спине потянет холодком — да где ж их взять, да как же извратиться… а там, гляди, проблем привалит рать, насыплется… и вот уже десница судьбы мечом Дамокла над плечом, чего уж там, терпи, ваятель слова…
Как раньше — выпьешь. Строки ни о чем подсократишь — потом посмотришь снова, глядишь, объем поменьше. Вот теперь (поскольку сбереженья были кстати) не так и страшно просочиться в дверь с хромированной вывеской «издатель» …
И, бесшабашный, точно Бумбараш — стоишь на рынке по любой погоде, пытаешься продать скупой тираж, который вроде как на что-то годен, а вдруг прочтут, растопят в душах лёд!
…
И может быть, когда-нибудь, в награду за веру в слово — (сослепу, и влет!) рванет за «панасониками» стадо, а зайцы наплюют на стоп-сигнал и в очереди станут за граблями… И сыто потечет в карманы «нал», обычно именуемый рублями, и ручеек, сначала небольшой, польется равномерно, без отсрочек…
…
…и черт с ней, с тихо ноющей душой, забытой и оторванной от строчек…