Говорит ему, говорит ему, говорит: Барселона вчера в пух и прах разнесла Мадрид, На Таганке митинг, народ третий день стоит, Снегопадом накрыло город, в окно сквозит, Я простыла, пью молоко, я хриплю, ты слышишь?
На помойке нашла кота, ему говорит, Накупила сосисок — он мордочку воротит, На спектакль ходила — про Еву и про Лилит, Выдыхает ему себя — не хочу — бери, Обретает форму, характер, привычки, ритм, Обрела покой — но об этом ведь не напишешь.
Рассказала свой сон — ей снится она парит, За спиной — крыло, оторвано, серебрит, Он в руках ее держит как спичку- она горит, И не помнит ни прошлых страхов и ни обид, Утихает, почти не чувствует, что дрожит, Он ладонь разжимает — а там уголек остывший.
…Мы сидим на кухне. Чайник всё не кипит. Сигарета тухнет, песенка — на репит. За окном погасли последние фонари, Он слегка остраняется и говорит — «замри», Тьма зрачка растекается в плавленый лазурит, Абрис взглядом очертит — запечатлеть внутри.
Непонятно — кто полицейский, а кто — бандит, Надавить на больное — так, вроде бы, не болит. Невозможно тихо после локальных битв, Всё надеемся, что вот-вот нас с ним озарит -Телефон надорвался — она ему говорит, Говорит ему, говорит, переходит в крик… Он включает беззвучный и молча в меня глядит.
Тишина такая, что, кажется, заискрит.