Мне не страшно, что я всего лишь твое ребро.
Мне не страшно построить трон, возвести на трон.
По привычке на крышке сердца пишу «не тронь»,
Чтоб никто не касался клавиш.

Я же рвусь к тебе, как в той песне у «Мумий Тролль» —
Караванами, пароходами, всем нутром…
Я боюсь: мы однажды столкнемся с тобой в метро —
Только ты не узнаешь меня. Ты меня не узнаешь.

Нет, не страшно не рядом, ведь ты же невдалеке.
Я могу ощущать тебя, приходя к реке,
Я могу танцевать с тобою в моей строке
И молчать на одном языке, что всего дороже.
Ни ствола на виске, ни кинжала на волоске
Не боюсь. Я боюсь прикоснуться к твоей руке.
Я боюсь прикоснуться однажды к твоей руке —
И не встретить дрожи.

(И понять, что мы — не. Но одно. Не одно и то же).

Потому что тогда — для чего это все? Кому?
Кто вернет мне огонь, кто откроет мою тюрьму?
Что случится со мною, когда я тебя обниму?
И когда позовет звезда, кто пойдет за нею?

Мне не страшно перед тобою стереть весь грим.
Но о нас не напишет Грин, не напишут Гримм,
А мой собственный голос теперь может только скрим,
Но в такой тесситуре я петь о тебе не смею

И молчу. Что не дать рукам — отдаю перу.
Я не очень-то важный гость на твоем пиру.
Бесприютный, безвольный лист на твоем ветру,
Не боясь высоты, я боюсь подниматься выше…

Я боюсь не того, что мы, вспыхнув, перегорим.
Засмотревшись на небо, сорвемся с отвесной крыши.

Нет. Мне страшно, что мы однажды поговорим.
Только ты не услышишь меня. Ты меня не услышишь.