Лети и не греши… смешное колесо
круговорота дат: Люби. Живи. Плати.
Ты в голубей и сам не верил, Пикассо,
но вот она уже, убита и летит.
Вошедшему в пике не нужно больше слов,
к оторванной руке не подобрать голов,
а если и найти и даже сшить края,
так трудно перейти к — «ну здравствуй, это я"*
Я даже если мёртв, то жив и окрылён,
приём, не слышно… Эй! И дёргать проводки…
СтоИт ли прежний рай? Как там у вас, аллё?
Голубка издает молчанье и гудки.
Ты, Пабло, не при чём… мир сам себя ковал
и плыл, как только мог… попавшей под винты —
у Божьей чаши течь. Цунами правит бал.
Вишнёвому садку на всех фронтах кранты.
И таяла любовь — уроненный пломбир,
за небывалый счёт расшаркался гарсон,
голубку прямо в грудь убило слово — Мир.
Конечно поделом!
О чём ты, Пикассо…
Оливки и тетрадь. Я ненавижу — быть.
На титрах словно пух лежат слова земли.
Голубка Пикассо умеет только жить
для тех, кого давно отсюда увели
без сосок и имён, и не плечом к плечу,
(где каждому на лбу рисуются нули)
Я? Вроде бы жива и может быть хочу,
но страшно начинать… а начинаю и:
мне ничего не жаль, я не заморский жмот,
в моём селе хрусталь не падает в компот,
и думается — ВОТ!
И кто-то крикнул — «ЗА!»
— Всё падает в компот.
Сказала стрекоза.
У стрекозы погон весь золотом горит
У стрекозы вагон с товаром не стоит
У стрекозы в руке красивый автомат
И никого не жаль…
И голуби летят.
Лети голубка прочь. Альбом твоя стезя,
бумага, память, свист… что хочешь… но лети…
Здесь, птица миру-мир тебе упасть нельзя,
здесь мёртвые стоят… На жизненном пути.