Сезон дождей. Погода в стиле «ню». Не каждый тролль себе согреет чаю. В Малайзии прекрасное меню? Там всё прекрасно! Только не легчает
— у щупленькой девчушки пистолет. Лицо сияет свежей детской ранкой (её отдали замуж в 10 лет) Она, дикарка, смотрит обезьянкой
— на бусики мои. Табло горит. Аэропорт здесь беден, но блестящий, их, малазийский бог — не говорит и потому наверно — настоящий.
Толпа вздыхает тяжко, ни о чём. В углу кому-то принимают роды. И смерть стоит с серебряным мечом — над вечным волоском людской природы.
И веки тяжелей и пистолет…
Ветра хохочут так, как будто плачут. Аллё, земля?!! Но связи толком нет. В моём стихотворении — тем паче. Всё только полукадры и вода, нечёткость снов и явственности шлира. Везде — живут…
А я живу — когда.
Пишу тебе с последней точки мира, случайно взяв волшебное баррэ: «Инет тут проклят. Вряд ли выйдет строчка. Здесь жарко. Точка. Лю тебя. Тире. Прости, спешу. Хочу тебя и точка»
Реклама — Завтра. Ванга щурит глаз. Любовь людей — морщиниста и жалка. Мне нравится, что всё не так у нас и каждый день выстреливает палка.
Под пальмами — болото. Хода нет. Истерико-тропически смеяться. Девчушка поднимает пистолет
(ей в полдень исполняется тринадцать) Её зовут… Забыла… явно — Ло. Или — Ау (ну, что-то в этом роде…) И Смерть выводит цифры на табло. И кто-то веря им, уже выходит… И шапочки и нолики… Как бо… Взрываются в стакане лимонада. И все молчат… И всем сказать слабо, что выходить конечно же не надо! Нелепые пластмассовинки слёз возделывают щёк пространство сухо… Какой-то цирк, где с дредами «Христос» несёт благую весть портовым шлюхам и рыбам. И Малаккские ветра шуршат под вечер — «денег» «…денег» «…д-е-н-е-г» и клоунскую голову с утра прибьёт волна на каменистый берег.
P. S.
Люблю тебя. Вернусь — до расскажу. А впрочем, будет некогда. Девчонку? Конечно, звали — чёрная Жу-Жу. Она была красивенькой и тонкой. Смешной. И этот грубый пистолет под складками штампованного ситца… Ей, правда, было лишь — тринадцать лет, но это иногда почти — сто тридцать.