Платье было такое — в горошину,
С воротничком, из мягкой фланели,
Есть фотокарточка — я взъерошенная
В детском садике — на качелях.
Белые гольфики, бантик в косичке,
Коленки подраны, зубы шатаются,
Ножки тоненькие, как две спички…
Ну, не девочка, а раскрасавица!
Так меня папа называл ласково,
Прижмет к себе, поцелует в щечку,
И каждый вечер с новою сказкой
Про меня — принцессу — папину дочку…
Уйдет на цыпочках, дверь прикроет,
А щелку оставит, чтоб не пугалась,
Я не спала, и все замки строить
И драконов считать на ковре пыталась.
У меня, как у той принцессы из сказки,
Была казна и спрятанные богатства —
Серебряный доллар американский
На который купить собиралась царство,
Цветные стеклышки из калейдоскопа,
Я долго считала их драгоценными,
И диафильмы для фильмоскопа,
Они казались и вовсе бесценными.
Папа частенько уезжал на сборы,
Я фильмоскоп включала в розетку,
Плотно закрывала в комнате шторы
И крутила сказку себе про репку.
Было мне тогда года три, не больше.
Читать не умела, смотрела картинки
Часы напролет… Могла бы и дольше,
Но однажды папа привез пластинки
И магнитолу «Рига», по-моему,
На черных ножках, последней модели.
Я быстро изучила, что как устроено,
Папина доченька, на самом деле.
Вот это сказки… Пластинка крутится,
Голос так ласково, тихо, вкрадчиво:
«Все будет прекрасно, захочешь — сбудется,
Только с дороги своей не сворачивай…»
Потом уже в школе — класса до пятого —
Читала я сказки и верила свято,
Вот вырасту, встречу принца богатого
Где-нибудь в царстве своем тридесятом…
Смотрю на себя и на старое фото,
Скучаю по детству и папиным сказкам,
И часто всплывают в уме эпизоды
С другими лицами… другими красками…