— Дядь Мюллер, дядь Мюллер, меня обижаают.
— Да успокойся, малыш, то они балуются. Но ты же первый начал.
— Ну и что, дядя Мюллер — они же плохие. А плохих нужно бить первыми — нас так папа учил.
— Да учить то учил, но ты, сынок, должен понимать, что за свое поведение, даже при таком папе, может прийтись отвечать. А папа ведь не всегда будет рядом. Да и ты однажды покинешь отчий дом, и можешь оказаться на чужбине. А там законы ох суровые. За одно лишнее слово могут здоровье испортить…
— Ты видел такое, дядь Мюллер?
— Да сто раз!
—  … Дядя Мюллер.
— Чего?
— А ты плохих дядек гасил?
— Что за жаргон, молодой человек ?! Ну конечно гасил. Только ты никому, хорошо? — военная тайна.
— Клянусь, дядя Мюллер, никто не узнает!
А малыш-то боевой, — подумал Мюллер, — Такой и говном забросает, если патроны кончатся… пожалуй. Пора бы ему выдать парабеллум.
— Ты в школе как там учишься? Нормально?
— Даа, так, нормально было, пока училка русского не заболела?
— И что теперь?
— А то, что в школу больше не хожу — все остальные предметы барахло! Я лучше буду просто водку пить… Но только не с врагами, которых тьма теперь… Кругом враги. кругом. Я сам смотрел в окно, два раза. Мне очень жалко их. Они ведь тоже люди. Но просто очень злые.
— Они такие…
— … Дядь Мюллер. Вот скажи — а почему ты носишь имя, ммм, ну из фильма про этих гадов?
— Про фашистов, что ли?
— Да, и Штирлица впридачу.
— Нуу, как сказать… Ты понимаешь, когда меня не станет
— А вас разве не станет? Хорошие ж не мрут!
— Вот не перебивай, не хорошо это… Так вот — когда меня не станет — одним фашистом будет меньше. Такой прикол…
— Ухх, тогда я буду Геббельсом!
— Нет, ты мал еще, не надо — тебе расти еще, сынок.
— Хочу быть Геббельсом! Хочу быть Геббельсом! — затопал ногами и захныкал мальчонка.
…
Из рупора на деревянном столбе звонкий голос девочки декламировали стихи:
Ликует пионерия
На праздник к ним прийдет —
Лаврентий Палыч Берия!
— Пионеры! К сталинскому режиму будьте готовы!
— Всегда готовы!
…
— Причем тут Берия? Причем тут Сталин? Гм… — Мюллер поежился. Ему стало немного не по себе. Он как-то нервно осмотрелся — нет ли поблизости фашиста с гранатой, не дай бог мальчонку обидит. Но нет, показалось… А где-то ж он бродит, собака…
Вечерело. Мюллер прижал к себе мальчишку и укрыл полой широкой шинели. Как там у Пушкина — «Шинель. Как много в этом звуке, для сердца русского слилось…»
Однако поздно. В дом пора. Мюллер выдохнул последнее облако душистого дыма и бросил окурок от цыгарки в соседский огород. Пошли в дом. В окошке загорелась лампадка. У соседа загорелся стог сена. И пришла обычная ночь, каких тысячи были, и тысячи будут еще.