Lb, sotto i giorni nubilosi e brevi, Nasce una gente a cui l’morir non dole

Все отвлекает от главного: то расстрел,
То переезд в Европу, а то назад…
И не успел задуматься. Не успел
Что-нибудь сделать, о чем нестыдно сказать.

Все отвлекало от важного: то погром,
То исторический, страшно сказать, разлом:

Время, которое мог провести с добром,
В тысячный раз ушло на борьбу со злом.
Все отвлекало от нужного: то запрет
Дурней на прессу, пьесу, киномузей,
То неотступный, слопавший столько лет
Мелочный страх, которого нет мерзей.

Они возбуждают дело за каждый чих,
Они залезают в уборную и в альков.

За кровожадность отстреливают зайчих,
За гуманизм подкармливают волков.
То они брешут, кивая на большинство,
Судят кастальский ключ и прямую речь —
Страшно и стыдно вспомнить, сколько всего
Могут они придумать, чтоб нас отвлечь.

В результате никем не выдуман новый стиль,
Как следует не исследован ход планет,
Хромает рифма, стыдясь украшать бардак
(Страшно сказать, иногда ее просто нет);

Живопись просто в ауте. Краткий срок,
Отпущенный на созерцанье Божьих чудес,
Потрачен на изученье чужих сапог,
Которые тоже, видимо, создал Бог.

Тебе говорят: отвлекись! Ведь вот же цветы!
И правда, все это делается в цветах,
Среди цветов, под сенью цветущих лип:
Под ними едят детей, и как бы контраст.

Ужасно вы все загадили, вашу мать
Вы тоже загадили — искренне, может быть,
И, глядя на мир, я вновь не успел понять,
За что в нем держаться, за что его полюбить.

Поэтому так прекрасна в России смерть,
Которая отменяет всю эту жесть.
Брюсов придумал к ней рифму «умилосердь»,
И страшно сказать, в ней что-то такое есть.

Родина, я горой за тебя стою,
Даром что персонально, а не в строю:
Пусть ты бессмысленной делаешь жизнь мою —
Зато нестрашною делаешь смерть мою.